Жорж-Эммануэль Клансье - Детство и юность Катрин Шаррон

— Это Мария Пиру, — пояснил Орельен, — дала Шарронам такой совет.

«Надо отслужить мессу за здоровье вашей дочки, если вы не хотите, чтобы она умерла или сделалась идиоткой, — сказала Мария. — А деньги за мессу должна собрать чья-то чистая и безгрешная рука. В каждом доме нужно просить только одно су. Всего сорок одно су — ни больше и ни меньше».

— Сорок одно су! — ахнула Аделаида, когда Орельен закончил свой рассказ. — Это же чистое безумие — таскаться за такими грошами в нынешнюю стужу! Я сейчас дам тебе их, Кати, эти несчастные сорок одно су!

Ошеломленный Тома только крякнул с досады. Катрин жестом успокоила хозяина.

— Нет, — ответила она, — вы очень добры, госпожа Аделаида, но я возьму у вас только одно су, если вы дадите его мне. Нужно сделать все в точности, как велела Мария Пиру. Я не хочу, чтобы моя сестренка умерла или стала дурочкой.

— Ну, как знаешь, Кати, — вздохнула Аделаида и дала девочке монету. Подожди меня минутку.

Аделаида стремительно вышла; слышно было, как она взбежала по лестнице наверх. Вернувшись, молодая женщина сунула в руки девочки небольшой сверток.

И Катрин ушла вместе с Орельеном. Он предложил ей собирать деньги вместе, но девочка отказалась. Нет, этого нельзя делать, иначе месса может утратить свою чудодейственную силу.

— Лучше возвращайся скорей к нашим и скажи, что я приду, как только соберу деньги.

На перекрестке Ласко они расстались.

— Эх, Кати! — огорченно вздохнул Орельен. — Не верю я всей этой чепухе!

Собирать деньги по одному су — никчемное занятие. А ты и вправду не хочешь, чтоб я пошел с тобой?

— Нет, нет! Иди скорей и успокой маму!

И все же, когда Орельен ушел, и она осталась одна на пустынной дороге, сердце у нее екнуло.

Первым домом, в который она постучалась, была ферма Данэ. Амели очень удивилась, увидав Катрин.

— Разве сегодня четверг? — спросила она.

Катрин рассказала о своей беде, и мать Амели, вытерев краем передника слезу, дала девочке монетку. Она хотела согреть для нее чашку молока, но Катрин, поблагодарив, сказала, что она очень спешит, и зашагала дальше по глубокому рыхлому снегу, У Франсуазы Дюнуайе и Эмиля Негре она еще чувствовала себя в привычном, дружественном мире, но дальше… дальше начиналась неизвестность. Двери всех домов были плотно закрыты, Катрин иной раз приходилось долго стучаться, прежде чем ей откроют.

— Сударыня, — говорила она фермерше, распахнувшей дверь, — моя сестра тяжело больна. Не дадите ли вы мне одно су, чтоб отслужить мессу, которая ее спасет?

Никто не отказывал Катрин. Всюду ее зазывали в дом и засыпали градом вопросов: откуда она? Как ее зовут? Сколько лет ее сестре? Давно ли она больна? Катрин отвечала как умела и торопилась уйти: ведь время не ждало. Ей предлагали поесть, обогреться, но она убегала, бормоча извинения и уверяя, что ей нужно спешить, спешить… Однако холод и голод порой так донимали ее, что у нее не хватало мужества отказаться…

Снова начался снегопад. Катрин медленно брела по дороге, то и дело останавливаясь, чтобы сбить налипший на деревянные подошвы снег. Он был таким ослепительно белым, этот снег, что она шла, полузакрыв глаза, и очень боялась заснуть. Что тогда будет? Туанон останется без мессы, и спасти ее не удастся…

А снег все сыпал и сыпал, и Катрин, словно во сне, двигалась вперед, увязая по щиколотку в холодных сугробах…

Наконец вдали показались первые дома Ла Ноайли. Серое, низкое небо постепенно темнело; надвигался вечер. Девочка остановилась у края дороги и пересчитала свои су. Двадцать три! Она сосчитала еще раз: да, только двадцать три! Отчаяние охватило Катрин. Нет, не набрать ей недостающие су по дороге в дом-на-лугах! Может, повернуть обратно? Кто знает? Вдруг, она пропустила какую-нибудь ферму? Катрин шагнула было назад; ноги ее дрожали, колени подгибались… Она села на придорожный камень и развернула сверток, который дала ей на дорогу Аделаида. Съев ломоть хлеба и несколько кусочков сахару, Катрин сразу почувствовала себя бодрее. Она встала и медленно поплелась вперед, к Ла Ноайли.

Безуспешно стучалась она в двери первых городских строений. В одном домике не было никого, кроме калеки, смотревшего на Катрин бессмысленным взглядом; в другом оказались лишь двое малышей, у которых, разумеется, не было ни гроша; третья лачуга была пуста: хозяева, по-видимому, еще не вернулись с работы. Скоро она добралась до Городской площади и остановилась в нерешительности перед резной дверью богатого дома. Собравшись с духом, Катрин робко дернула звонок. Вышла служанка и, выслушав просьбу девочки, с треском захлопнула перед ее носом дверь.

— Нечего людей по пустякам от дела отрывать! — сердито проворчала она.

Обескураженная Катрин прошла всю центральную часть города, не решаясь больше постучать ни в одну дверь, и спустилась к Ла Ганне. Первым человеком, которого она увидела здесь, была Амели Англар, дочка дорожного смотрителя.

Катрин помахала ей рукой, и белокурая девочка остановилась.

— Не дадите ли вы мне одно су, чтобы спасти жизнь моей сестры?

— Ну конечно, Катрин. Вы ведь позволите мне называть вас Катрин?

Амели вбежала в дом и тут же возвратилась с полной пригоршней монет.

— Нет, нет, я могу взять только одно су.

Затем Катрин постучалась к Марии Пиру, и та сама открыла засов. Мария похвалила девочку за усердие и вручила ей свою лепту.

— Не огорчайся, Кати, болезнь у твоей сестры не такая уж опасная, и ты можешь собрать недостающие су завтра утром.

Бывшая соседка Шарронов, Святоша, тоже охотно дала Катрин деньги, и даже Ианду, которого девочка осмелилась окликнуть, оставил своих свиней, подошел к ней, ворча что-то под нос, и вытащил монетку из кармана пестрых, как у арлекина, штанов. Еще одно су Катрин получила от отца Орельена и Жюли, и одно — от Боженьки. Измученная и обессилевшая, она доплелась до дома-на-лугах, вошла в кухню, выложила на стол двадцать девять су и заснула мертвым сном. Матери пришлось раздеть ее и уложить в постель, словно маленькую.

На следующее утро Катрин еле встала с постели: ступни и колени словно одеревенели, голова гудела. С трудом передвигая ноги, она отправилась снова в путь, обошла оба западных предместья Ла Ноайли. Три часа спустя она вошла в церковный дом и вручила аббату Ладюранти свои сорок одно су. Священник долго молча смотрел на Катрин, потом проговорил с упреком:

— Я знал, что твоя сестра опасно больна, и уже молился за нее. Тебе незачем было собирать деньги, чтобы я отслужил мессу за ее здоровье.

Катрин вернулась в дом-на-лугах и проспала как убитая до самого вечера; она не проснулась даже тогда, когда приехал доктор, чтобы осмотреть маленькую больную. Нет, Туанон не умерла и не стала слабоумной. Она выздоровела.