Люси Монтгомери - Истории про девочку Эмили

Так что я твоя, с глубокой любовью, Эмили Берд Старр

P. S. Потому что ты , папа, по-прежнему мой самый дорогой друг. Илзи говорит, что больше всего на свете она любит меня, а после меня красные кожаные ботинки, которые ей подарила миссис Симмз».

Молодой Месяц всегда славился своими яблоками, а в первую осень, которую провела там Эмили, старый и новый сады принесли невиданный урожай. В новом росли породистые представители знаменитых сортов, а в старом — яблоки, неизвестные ботаническим каталогам, но имевшие свой, особый, безумно сладкий вкус. Ни на одно яблоко не было запрета, и Эмили могла есть сколько хочет с любого дерева — нельзя было лишь брать яблоки с собой в постель. Тетя Элизабет, вполне разумно, не желала, чтобы ее кровать замусоривали яблочными семечками, а тетя Лора приходила в ужас при одной мысли о поедании яблок в темноте: ведь можно съесть червяка в придачу! Так что Эмили должна была бы вполне удовлетворить свой аппетит на яблоки у себя дома, но есть некая странность в человеческой натуре, по причине которой вкус яблок, принадлежащих кому-либо другому, всегда кажется гораздо лучше вкуса ваших собственных… что было отлично известно хитрому змею из райского сада. Эмили, как большинство людей, обладала этой особенностью, а потому, на ее взгляд, не было более восхитительных яблок, чем те, что принадлежали Надменному Джону. Он имел обыкновение раскладывать их в ряд на одном из верстаков в своей мастерской, и подразумевалось, что Илзи и Эмили могут свободно угощаться, когда бы им ни вздумалось зайти в это очаровательное, с пышным ковром стружки на полу, пыльное помещение. Особенной любовью девочек пользовались три сорта яблок Надменного Джона: «паршивые», которые выглядели так, будто страдали проказой, но обладали мякотью непревзойденного вкуса, прятавшейся под странной пятнистой кожурой; «маленькие красные», размером чуть больше каких-нибудь дичков, целиком бордовые, блестящие, как атлас, с медовым, пряным ароматом, и, наконец, большие «сладкие зеленые», самые, по мнению детей, вкусные. Эмили считала потерянным тот день, когда опускающееся за горизонт солнце не видело ее, впивающуюся зубками в одно из больших «сладких зеленых» Надменного Джона.

В глубине души Эмили отлично понимала, что ей вообще не следует ходить к Надменному Джону. Разумеется, ей никогда не запрещали посещать его мастерскую. Ее теткам просто никогда не приходило в голову, что кто-либо из обитателей Молодого Месяца может забыть дорогую сердцам всех Марри и Салливанов вражду, существовавшую на протяжении жизни уже двух поколений. Это было наследие, и считалось само собой разумеющимся, что хранить ему верность должен каждый настоящий Марри. Но, когда Эмили бегала повсюду с этой дикой маленькой язычницей Илзи, традиции отступали перед соблазном вкусить «маленьких красных» и «паршивых» Надменного Джона.

В один из сентябрьских вечеров Эмили, томясь одиночеством, в очередной раз забрела в его мастерскую. Она была одна, с тех пор как вернулась из школы: обе тетки и кузен Джимми уехали в Шрузбури, пообещав вернуться на закате. Илзи тоже не было: отец взял ее с собой в Шарлоттаун, чтобы купить ей зимнее пальто — по настоянию миссис Симмз. Сначала Эмили обрадовалась тому, что осталась одна. Она чувствовала себя довольно важной особой, поскольку ей был вверен на этот вечер весь Молодой Месяц. Она съела все, что оставила ей на ужин в буфете летней кухни тетя Лора, а затем отправилась в молочню и сняла сливки с шести огромных великолепных чанов молока. Разумеется, никто не позволял ей делать этого, но она всегда мечтала сама снять сливки с молока, а случай представился слишком удобный, чтобы его можно было упустить. Сливки она сняла прекрасно, и никто ни о чем не узнал: каждая из теток предполагала, что это сделала другая, а потому ни одна из них не отругала Эмили. Из этого эпизода трудно извлечь какую-либо мораль; в назидательном повествовании Эмили предстояло бы разоблачение и наказание или мучительные угрызения совести и признание, но я с сожалением — или, точнее, мне следовало бы испытывать сожаление по этому поводу — должна констатировать, что совесть никогда не тревожила Эмили в истории со сливками. Однако в тот вечер ей было суждено страдать по совершенно другой причине, и эти страдания перевесили все ее мелкие грешки.

К тому времени, когда сливки были сняты, перелиты в большой глиняный кувшин и тщательно перемешаны — Эмили и об этом не забыла, — солнце уже село, но никто из взрослых все еще не приехал. Мысль о том, чтобы вернуться в одиночестве в большой, сумрачный и гулкий дом, не привлекла Эмили, а потому она направилась в мастерскую Надменного Джона, которая оказалась пустой, хотя рубанок стоял посредине доски, свидетельствуя о том, что Надменный Джон работал здесь совсем недавно и, вероятно, еще вернется. Эмили присела на половинку лежавшего на полу громадного бревна и огляделась вокруг в поисках яблока, которое можно было бы съесть. Вдоль стены располагался целый ряд «красных» и «паршивых», но ни одного «зеленого сладкого» среди них не было, а Эмили чувствовала, что в эту минуту ей необходимо именно «зеленое сладкое» и никакое другое.

Затем она заметила одно зеленое яблоко — поистине огромное, самое большое «зеленое сладкое», какое Эмили только доводилось видеть. Оно, совсем одно, лежало на ступеньке ведущей на чердак лесенки. Эмили поднялась по лесенке, завладела им и сразу начала есть. Она с наслаждением догрызала серединку, когда вошел Надменный Джон. Он кивнул ей, обведя мастерскую внешне невнимательным взглядом.

— Ходил поужинать, — сказал он. — Жены дома нет, так что пришлось готовить самому.

Он взялся за рубанок и продолжил в молчании строгать доску. Эмили сидела на лесенке, пересчитывая семечки «зеленого сладкого» — говорят, будто по яблочным семечкам можно предсказать судьбу, — слушала, как Женщина-ветер насвистывает волшебную мелодию через дырку от сучка в чердачной стене, и сочиняла «Описание плотницкой мастерской Надменного Джона при свете фонаря», чтобы потом записать его на почтовом извещении. Она была погружена в мысленную охоту за точной фразой, которая позволила бы описать нелепо удлиненную тень носа Надменного Джона на противоположной стене, когда Надменный Джон круто обернулся — так неожиданно, что тень носа ударила в потолок, словно громадное копье — и спросил испуганным голосом:

— Куда делось большое «зеленое сладкое», которое лежало там на лесенке?

— Э-э… я… я его съела, — заикаясь, выговорила Эмили.

Надменный Джон уронил рубанок, воздел руки к потолку и с искаженным лицом уставился на Эмили.