Гайда Лагздынь - Тайна зеленого золота

— Ух-хо-хо-хо-ух! — ухает филин Филимон. — Темнота-то! Темнотища! Красс-со-та-то! Кра-со-ти-ща! А роса? С добрую горошину! Вон и мышки-шуршишки пожаловали! Из норок повыскакивали, по лесу шастают.

Курочка-кудахточка на ветке сидит, глаза-миндалинки таращит, а ничего не видит.

Филимон по лесу летает, мышей добывает, курочку-кудахточку потчует:

— Хоть штучку съешь! Вкуснотища-то какая!

— Не ем я мышей! — отвечает курочка. — Мне бы солнышка! Мне бы зернышка! Мне бы дорожку к дому отыскать.

Наелся Филимон, на дерево взлетел, крылья сложил, перышки чистит. Небо побелело. Птицы заверещали, стрекозы крыльями затрещали. А вот и солнышко проснулось, студеной водицей ополоснулось, на бугор село. Курочка-кудахточка и прозрела.

— Куда-куда! Куда! Куда! — закричала кудахточка. С ветки соскочила, лапками дерн разгребает, червяков добывает, жуков склевывает, семена лесные отыскивает, Филимона угощает:

— Слетай с ветки, Филенька! Съешь жучка, миленький! А хочешь, вот, семечко!

— Я мышами сыт! — отвечает филин. — Солнце в темя печет. Глаза мои открыты, а в них — темнота. Я лучше в дупло залезу, посижу там до ноченьки, пока прозреют мои оченьки. А тропинка твоя вон там! — махнул крылом Филимон в сторону дуба.

— А как же наша дружба? — спрашивает курочка.

— А я тебе разве не друг? — отвечает Филимон.

— Друг-то друг, только мне надо домой идти. Не могу я в лесу жить. Я ведь птица домашняя.

— Ух-хо-хо! — вздыхает филин. — Ты и впрямь несушка-нескладушка. Домой да домой. А здесь чем не дом?

— Не будем ссориться, — молвила курочка-кудахточка.

И пошла искать из леса дорогу. Искала недолго. Дорожка под самым носом бежала.

Идет курочка, на цветочки-василечки поглядывает, букашек на ромашках считает да склевывает. А сама, хоть и куриная голова, думает: «Филин Филимон в лесу живет, с ночью дружит, мышей в темноте ловит. Я, курочка-кудахточка, Кривая лапочка, в курятнике живу, яички несу, лапками от себя гребу, солнышко встречаю, день провожаю. Со светом дневным дружу. Но Филимона разочек навещу, может, чем и помогу. Друзья же?»

А Филимон в дупле сидит, нахохлился, глазищами ворочает, думу-думушку думает: «Скоро и ночка. Я филин Филимон — одиночка. В лесу родился. Видно, кто где родился, там и пригодился. Вот так».

Жила маленькая девочка. Девочку звали Аней. Встала Аня как-то утром и отправилась бродить по деревне. Обошла бабушкин дом, свернула за огород и оказалась возле большого сарая. В сарае полным-полно душистого сена. Пошла девочка дальше. Уж и деревни не видно. Аня маленькая, а кругом высокие лохматые кусты.

Смотрит Аня: между кустами тропинка зеленая узенькая вьется. Тропинка как тропинка, только в одном месте шелковым розовым бантом перевязана. Бант красивый, нарядный.

Захотелось Ане до него дотронуться. Коснулась всего одним пальчиком, бант и развязался. Развязался бант, вместо одной — две тропинки получилось, только разного цвета. Одна красно-желтая, будто румяным песком присыпана. Другая тропинка сине-голубая, инеем искрится, хрустальными капельками переливается.

— Пойду-ка я по сине-голубой, — решила Аня. — Как хорошо, как прохладно, — радуется девочка, — кругом кусты, трава.

Прозрачные дождинки от легкого ветра дрожат на синих лепестках колокольчиков, переливаются всеми цветами радуги. А лен в поле голубыми крошечными цветочками кивает. Синие васильки пушистыми шапочками помахивают, приветствуют Аню. Огромные глазастые ромашки белым облачком мимо проплывают. На длинных ромашковых ресницах дрожат капельки утренней росы. Тоненькие струйки дождя с другой стороны тропинки шлепают по прозрачным лужам. Тихо звенят ручьи, убегая в речку-журчинку.

— Где я? — удивилась Аня. — Не то по небу иду? Не то по речке плыву? Не упасть бы! Не утонуть бы! Что бабушка скажет папе и маме?

И вернулась Аня назад к тому месту, где лежал розовый шелковый бант, пошагала по румяной тропинке. А тропа горячая-прегорячая. Вдоль нее красные маки растут, гвоздики алеют, раскаленными глазками подмигивают. Огромные подсолнухи желто-оранжевыми шляпами кивают, здороваются, тоже доброго утра Ане желают.

И чем дальше она идет, тем горячее делается дорожка. И вдруг на краю тропы, на пригорке, увидела огромный румяный колобок. По щекам колобка пирожки скачут, булочки пышные прыгают.

— Да это же солнце! Здравствуй, солнышко! — закричала Аня.

— Здравствуй! — улыбается в ответ солнце.

От солнечной улыбки такой жар во все стороны пошел, что нет сил на тропинке стоять.

— В гости пришла? — еще шире заулыбалось солнышко. — Сейчас блинчиков сотворю. Пирожки нынче не удались, чуть подгорели.

— Блинчики я люблю. Мне моя бабушка часто на масле жарит. Только возле тебя, солнышко, очень жарко. Не обижайся, я назад пойду.

— А чего обижаться? — продолжало улыбаться солнце. — День только начинается, гостей еще много будет.

И побежала Аня назад. Вот и ленточка шелковая розовая поперек двух тропинок лежит. Взяла Аня ленточку и перевязала красно-желтую тропинку с сине-голубой, расправила бант. И удивилась. Получилась снова одна дорожка, к тому же зеленая-презеленая. По ней и отправилась Аня домой.

Шагает Аня, тропа солнышком прогрета, утренними росами промыта, ветерком горячим высушена. Вокруг березки ласковую утреннюю песенку зелеными листочками напевают, перешептываются осины, хвоинки на соснах да елях душистой смолой одаривают. Птицы между собой пересвистываются, переговариваются.

— То-то хорошо! — смеется Аня, бодро шагая в деревню.

Солнце, поднявшись над лохматыми кустами, неторопливо плывет по удивительно большому голубому небу, мимо белых ватных облаков, румяное, горячее, улыбчивое.

«Какое замечательное утро началось! — думает Аня, усаживаясь на крыльце бабушкиного дома. — Завтра непременно еще раньше встану, посмотрю, как солнышко просыпается».

(СКАЗОЧНАЯ ПОВЕСТЬ)

Огромным осьминожьим королевством правил Осман Великий Второй Он был велик не только потому, что был вторым после умершего от несчастного случая батюшки, но и потому, что среди всех важных осьминогов он был самым большим. Если верить королевским весам, голова и все остальное тело Османа Великого весили более трех тонн. А щупальца были такими длинными, толстыми и сильными, что не сыщешь во всем королевстве ни у какого другого осьминога — так считали приближенные короля.

Много времени Осман Великий проводил в большом зале, сидя на троне, поджав под себя все свои восемь рук-ног. На голове Османа Великого, как и положено, была золотая корона, украшенная прекрасными морскими раковинами и жемчужинами. Только форма короны была необычной. Она походила на высокую шляпу без полей и сидела на голове Османа, глубоко надвинутая на лоб. Огромные выразительные глаза, величиной чуть ли не с детское велосипедное колесо, внимательно, не мигая следили за придворными, суетившимися вокруг. Они чистили, скребли стены и пол тронного зала. Осман Великий не выносил ни малейшей соринки около себя, тем более створок от раковин моллюсков, которых поедал в огромном количестве.