Нинель Максименко - Новые земли Александра Кубова

— Коробочку придётся сжечь, а то, что там, вымоем дома одеколоном.

Ну, Буля, дорогая Буля, она никогда не сделает того, чего не надо! И я впал в телячий восторг и стал прыгать на кровати и молотить подушку, пока не вошла сестра Тамара, и всем попало.

Кролика водворили обратно в коробку, и Буля с Джоанной быстро-быстро ретировались, а мне было море по колено, и я закричал во весь голос:

— Буля, приходи завтра и принеси побольше поесть!

Ну и аппетитик прорезался у меня, я вам доложу, с тех пор как я стал поправляться. Я даже вспомнил толстого Гришку (он выписался в те дни, когда у меня была температура) уже с некоторым пониманием. Я только что дань не собирал с «ослабленных» за право подходить к окну, а так аппетит у меня стал такой же, как у Гришки.

И Буля приходила и завтра и послезавтра и приносила мне жареную картошку с котлетами (доктор сказал, что сейчас меня надо питать) и даже пирожки с мясом. Подумать только, пирожки с мясом! И я стал толстеть не по дням, а по часам, так что, когда я утром умывался, я не узнавал себя в зеркале. Ну и портрет!

Как-то в воскресенье пришёл ко мне отец с Ксенией Ивановной. Она принесла мне целую плитку шоколада «Дирижабль». Но из этого вышли одни неприятности: нянечка принесла передачу, а сестра Тамара увидала у меня на столе шоколад, честно разделённый на восемь частей, и выбежала как ошпаренная, и привела с собой доктора. Доктор сказал, что нам никому есть шоколад нельзя, а то будет осложнение на почки и нас ещё придётся держать в больнице. Она завернула разломанные кусочки в серебряную бумагу и сказала:

— Пока я забираю к себе, передам твоей бабушке.

Доктор ушёл, а сестра Тамара ещё долго бушевала и кричала на нянечку Симу, и проехалась насчёт некоторых родителей, которые даже не знают, какую диету можно их детям. Я-то ничего, а некоторые дошкольники даже распустили нюни, что отобрали шоколад, и нянечка Сима ходила с заплаканными глазами.

Настал, наконец, день, когда мы с Булей возвращались домой. Я бы никогда не поверил, если бы мне сказали раньше, что и я стану «ослабленным». Я еле-еле дотащился до автобуса, и даже пришлось отдать узелок со шмотками Буле. Меня качало и бросало, как на палубе парусника в девять баллов.

Вот мы и в нашем «Приюте пиратов». Мне казалось, что я, по крайней мере, год не был дома, и я первым делом бросился к сарайчику, где мы запирали Борьку. Но я увидел, что дверца сарайчика открыта, и в ту же секунду услыхал какой-то странный, сдавленный звук, оглянулся — и увидел, что Буля держится одной рукой за калитку, а другой — за левый бок, а мой узелок со шмотками валяется на земле.

— Буля, ты что?!

Я подскочил к Буле и увидал только, что у неё какие-то странные глаза, я таких у неё никогда не видел; и я положил её руку себе на плечи, а сам схватил Булю покрепче, и так мы дошли кое-как до двери, а там ещё долго возились с ключом, и, наконец, я Булю довёл до её кровати и накапал капель, которые она велела. Эти капли были новостью в нашем доме. Я, конечно, сразу понял, что Борьки нет, что Борьку зарезали, и с ужасом вспомнил котлеты и пирожки с мясом, которые встречались бурей восторга всей компанией «ослабленных» (Буля никогда не приносила мне одному). И я ел эти пирожки, и ничто не шевельнулось во мне!

Но Буля, как она могла? Она ведь так любила Борьку! Тут я вспомнил и другое. Вспомнил непривычно грустный и усталый Булин вид, когда она стояла у окна; вспомнил, как она шла сегодня к автобусу; вспомнил её глаза, когда она закричала. И вдруг я всё увидел по-другому: мне показалось, что всё, что случилось в последнее время, быстро-быстро прокрутили перед моими глазами. И я видел уже как будто всё другое и заново вспомнил, как один раз Буля пришла и долго не могла отдышаться: оказалось, что она шла половину дороги, десять километров, пешком, потому что автобус испортился в дороге, а «попутки» не взяли её, но тогда я на это не обратил внимания — Буля принесла целую сумку пирожков, мы все накинулись на них, и я просил Булю завтра опять приехать и привезти печёное яблочко.

Я всё это вспомнил и глотал слёзы: как я мог упрекнуть Булю, она же из-за меня, из-за меня это сделала! Из-за того, что доктор сказал, что меня надо питать. Я повернулся к Буле и сказал ей:

— Буля, я всё знаю, только больше не готовь мне ни пирожков, ни котлет, пусть отец ест, он мужчина, а мы с тобой будем как раньше.

И Буля заплакала, а я так растерялся — я никогда не видел, чтоб Буля плакала, — и молчал.

А потом приехал с работы отец. Он был таким весёлым и молодым, всё время смеялся и поднимал меня за локти, загадывал загадки, говорил, что все на заводе передавали мне привет и что дядя Николай велит мне ни в коем случае не бросать марки.

И мне тоже было весело. Буля встала, и мы с ней забыли о сегодняшнем и радовались, что я, наконец, дома, и отец вспомнил, как я всех перепугал и как он бегал вызывать «скорую помощь».

Через несколько дней у меня был день рождения. В этот день у нас с Булей всегда было заведено так — гостей мы не звали, ведь это не только мой день рождения, но и день смерти моей матери, а Булиной дочки, но Буля всегда готовила мне что-нибудь, что я люблю. Помню, один раз, когда совсем уж ничего не было, Буля накопила корок от белого хлеба и на мой день рождения сделала из них шарлотку, а сверху полила её таким сладким, как патока, лекарством от печёнки, которое получала в аптеке соседка.

Но на этот раз Буля сказала, чтоб я обязательно позвал Джоанну (Буля называла её Аня или Анюта). Я был уже незаразный и через неделю должен был идти в школу.

Я пошёл к Джоанне нарочно, когда она была в школе, и подсунул под дверь записку: «Приходи завтра в 16.00. Будет настоящий пирог. С».

Ещё утром, как только я проснулся, я увидел над своей кроватью картину. И это была не просто картина, а настоящее приключение: здесь был прекрасный парусный корабль, и на нём стояли рыцари в доспехах, и возвращались они, совершив великие открытия, и на носу стоял капитан (это, конечно, был я), а на обрыве (это, конечно же, наш обрыв) стоял прекрасный дворец, и принцесса, немножко похожая на Джоанну, держала под уздцы прекрасного белого коня в серых яблоках, конечно же, мне в подарок. И ещё шла большая надпись: «Возвращение в родной дом знаменитого капитана Александра Кубова, после того как он совершил путешествие вокруг света и открыл новые земли. В день рождения дорогому тёзке от бабушки Александры!!!»

Я лежал, блаженствовал в своей постели, и рассматривал картину, и вдыхал аромат печёного теста и яблочного повидла, когда Буля заглянула в комнату, и я соскочил, и бросился ей на шею, и стал её мять, и тормошить, и слегка поддавать кулаками.

— Буля, когда ты успела нарисовать, а я ничего и не видел!