Николай Омельченко - Повести

Еще в селе, выходя из гостеприимной хаты, они увидели огонек своего домика на острове, он был хорошим ориентиром: ребята все время, не сворачивая, так и шли на него.

Переплыли реку.

Теперь, когда ребята хорошо согрелись, переходя и перебегая поле и луг, вода в реке показалась им гораздо холоднее, чем в прошлый раз.

Но кусты царапались и стегали своими ветвями и колючками точно так же, как и час тому назад, и ямки на пути попадались те же самые.

Роман, Наташа и Зойка так крепко спали, что не слышали, как Генка и Борис вошли в домик.

Роман спал, натянув рубашку на голову, видно, здорово замерз; Наташа и Зойка лежали рядышком, матрац сполз с Зойки и валялся на полу. Обе девочки лежали, свернувшись калачиком.

— Эй вы, сонные тетери, открывайте брату двери! — громко продекламировал Генка.

Роман быстро соскочил со скамьи, Наташа села на кровать, подняла с полу матрац и стала укрывать им Зойку, та открыла глаза.

— Вот, — протянул Наташе кулек Генка и стал торопливо рассказывать о том, как они добирались до села, о доброй женщине и о том, как пользоваться всем, что они принесли. Борис тут же поставил на тумбочку рядом с телефоном банку с малиновым вареньем, он бережно нес ее сам, не доверял Генке.

— Вы просто герои! Шесть лет учусь вместе с вами и не знала, что вы способны на такое, — улыбалась Наташа. — Надо греть воду…

Генка смутился от таких похвал, хмыкнул и почему-то сердито посмотрел на Романа:

— А ну, капитан, бегом за водой и банки у костра нашего подбери, чаевничать будем!

Роман не обиделся, лишь слегка нахмурился, взял банку и вышел из домика.

Зойка тихонько засмеялась, внимательно глядя на Генку и Бориса.

— Ты чего это? — весело насторожился Генка. — Оживаешь, да?

— Нет, смешные вы… Исцарапанные все. Что вы ответите, если завтра учителя в школе спросят, кто это вас так разукрасил?

— Мы ответим, что Зойка не давалась лечить себя, — ответил Генка.

Наташа дала Зойке таблетки, та, давясь, запила их водой и сказала, утирая выступившие на глазах слезы:

— Всю жизнь я ненавижу разные лекарства и пилюли, а эти даже вкусными показались.

— Ладно, хватит тебе поддабриваться, — проворчала Наташа, — сейчас растирать тебя буду. — И к ребятам: — Идите на кухню, растапливайте плиту.

И снова в печке захрустел, затрещал уютный костерик и запахло горьковатым дымком.

Генка и Борис сидели перед печкой на корточках и, наслаждаясь исходившим от печки теплом, прислушивались к постаныванию Зойки и ворчливым словам Наташи:

— Терпи, терпи, чтоб знала, как болеть, вытру из тебя всю хворь, вытру. Да терпи же! Так мне всегда мама говорит…

А Борис спросил у Генки:

— А чего ты, Генка, такой?

— Какой?

— Ну, артист?

— Я? Артист? — прыснул своим смехом Генка.

— Ну, не совсем, конечно, артист, а так, притворяешься артистом…

— Никем я не притворяюсь, — сердито ответил Генка.

— Притворяешься, — настойчиво твердил Борис.

— А чего ты такой жирный? — хитровато покосился на него Генка.

— Я? Жирный? — У Бориса даже глаза расширились от изумления.

— Да, ты — жирный!

— Во даешь! Да худее меня во всей нашей школе мет! — сказал Борис и расхохотался. — Ну, ты мастер выдумывать!

— А ты?

— Что — я?

— Не мастер? Ты выдумываешь, и я выдумываю.

Зойка уже застонала громче.

— Терпи, терпи, — ласковее уговаривала ее Наташа.

— У тебя руки, как клещи, — ныла Зойка.

— А ты потренируйся столько, и у тебя они сильными станут.

— Ой, хватит. Ой Наташенька, ой родная!..

— Наташка, не издевайся над полуживым человеком! — крикнул из кухни Генка.

— А ты там молчи, а то и тебя сейчас начну растирать, — пригрозила Наташа.

Вернулся Роман. К груди он прижимал несколько банок — большую с водой и маленькие, консервные. Ребята сразу же заметили, что все банки были чище, не такие закопченные, и поняли: Роман хоть и торопился, по все же отдраил их песком и водой, чтобы не так перепачкаться. Аккуратность его почему-то рассмешила не только Генку, но и Бориса. Он сказал:

— Роман… когда станет командиром, то даже во время боя будет бриться или еще хуже — зубы чистить!

— Бреются и чистят зубы перед боем, — поучающе сказал Роман.

— Сдаюсь! — поднял одну руку Борис, другой он засовывал в печку хворост.

Роман подал ему банку с водой, Борис пристроил ее в печке. Генка сказал Роману:

— Открой банку с вареньем, ты ведь мастер все открывать без ключа.

Роман повозился с банкой и снова попросил у Бориса ложку. Перевернув банку вниз крышкой и прижав к скамейке, стал орудовать ложкой, как ножом. И как нее, он и это делал с основательностью, сосредоточенно хмурясь и очень серьезно, будто от того, что он делает, зависела жизнь его товарищей.

Открывал он банку долго, до тех пор, пока не закипела вода.

Борис вынул банку из печки, поставил на плиту и сказал со вздохом:

— Эх, не догадалась нам тетенька еще и щепотку чая дать для заварки…

— Ишь, чего захотел… — хмыкнул Генка. — Может, тебе и по кусочку тортика?

— Тортика-то ни к чему, а вот по сухарику бы… не мешало.

— Сказал бы мне, я бы попросил у нее, — произнес Генка.

— Что с того…

— Думаешь, не дала бы?

— Я о другом, я о том, что после драки кулаками не машут.

Генка налил в консервную банку кипятку, положил в нее целых три ложки варенья и понес Зойке.

— Пей, — сказал он. — Малиновое варенье — самое лучшее лекарство от простуды.

— А мне такое лекарство больше всего и нравится, — ответила, поднимаясь, Зойка.

Банка была горячей, Зойка поставила ее к себе на колени, наклонилась, отхлебывала из нее и затем, закидывая голову, глотала, как курица.

Потом ей еще налили и снова положили целых три ложки малинового, оказалось, что эти шесть ложек и составили целых полбанки варенья.

И тут Генка понял, что был не прав, говоря той женщине о слишком большом Зойкином пристрастии к варенью. Больше она не захотела, взмолилась.

— Ой, уже в животе печет, больше не могу. — Она держалась одной рукой за живот, а другой вытирала мокрый лоб.

Наташа тут же уложила ее и снова накрыла матрацом.

— Теперь, Зойка, спать!

— Ой, какой тяжелый матрац, ой, мне жарко!.. — хныкала Зойка.

— Зато выздоровеешь.

Но как больной ни было жарко, как она ни ворочалась, пытаясь хоть немножко сдвинуть с себя матрац, все же скоро заснула. А когда все убедились в этом, выключили в комнате свет, уселись на кухне за столом и стали чаевничать. Варенье делил Борька, накладывая каждому в банку, и один раз даже не выдержал и облизал ложку. Согревшись и не меньше Зойки вспотев, они сидели, отдуваясь, с раскрасневшимися лицами, сонно и осоловело глядя на пустую банку, в которой только что было варенье.

Возможно, они уснули бы, сидя за столом, но Роман, вспомнив, что он капитан, приказал: