Николай Печерский - Важный разговор [Повести, рассказы]

От станции Тайшет до Лены настоящего, постоянного движения еще не было. Ходили туда только товарные поезда и два-три классных вагона. Ни звонков, ни расписаний. Когда повезут, тогда и ладно. Хочешь — садись в вагон, не хочешь — стой просто так на дороге и смотри. Но я все-таки сел. Не возвращаться же домой не солоно хлебавши.

Поезд наш тащился кое-как. То дорогу где-то впереди поправляют, то мост наводят, то еще что-нибудь.

Стояли по два, по три часа подряд. Сначала мы не особенно и горевали. С шумом и гамом выскакивали из душных, пропахших пылью вагонов в тайгу. Болтая ногами, лежали в траве, слушали, как торопливо чивикали вокруг серые кузнечики, как басом гудели над маковками цветов мохнатые шмели. А если случалось поблизости темное, заросшее осокой озеро или юркий, бегущий из-под корня ручей — вообще забывали про все на свете. Хоть три часа пускай стоит поезд, хоть целый день…

Такая беспечная жизнь не довела в конце концов до добра — кончились продукты, и мы положили зубы на полку. В нашем поезде не было ни вагона-ресторана, где подают бифштексы, ни буфета с печеньем и сладким ситро. Питались мы чем придется. То картошки нароешь на чужой грядке, то репу найдешь. Сидишь на земле, подвернув ноги, и грызешь эту теплую горьковатую репку, как заяц или бурундук.

Но все-таки все обошлось благополучно. Поголодали, поголодали, но — выжили.

Вот она, наша река Лена, — доехали!

Только поезд остановился, мы повыпрыгивали из вагонов и помчались в порт.

В порту людей — ни проехать, ни пройти. Толкаются, шумят, ругают кого-то на чем свет стоит.

— Что за шум, а драки нет? — спросил я первого встречного-поперечного.

— Все будет, — сказал мне мужчина с жестяным чайником в руке. — Накаркаете на свою голову!

Сначала я подумал, что у мужчины с чайником не все винтики на месте. Но нет, дело тут оказалось не в винтиках, а совсем в другом.

Лето в этом году в Сибири было очень жаркое, и река обмелела. Там, внизу, — ничего. Хоть океанский, хоть какой пароход пройдет. Но у нас вверху — просто беда. У берегов, где еще совсем недавно сверкали косяки плотиц, желтели пески с круглыми, наполненными стоячей водой ямками. На перекатах обнажились крутые, зализанные волной камни.

Пароход «Киров», которого ждали с часу на час из Киренска, сел на мель. Корабль кое-как столкнули на быстрину. Но все равно плыть вверх, чтобы забрать нас, пассажиров, капитан не отважился.

Ну что ты будешь делать!

И тут мне на пристани один верный человек посоветовал:

— Вещей у вас немного, идите в аэропорт. Вон-на за рекой. Различаете?

Я послушал этого верного человека и поехал к городской переправе на стареньком, громыхавшем по мостовой, как старая кастрюля, автобусе.

Переправа эта была в самом конце городка. Высокие, заросшие синими чабрецами холмы, и между ними вьется, бежит к самой воде тропка. У берега деревянные мостки с ржавыми кольцами, смоленные дочерна рыбачьи лодки.

Катер, на котором переправляли пассажиров, стоял на той стороне. Ни там, ни тут никаких пассажиров не было. А только сидел на мостках спиной ко мне мальчишка в синей пилотской фуражке с голубым кантом по кругу.

— Здравствуй, мальчик, — сказал я. — Ты в аэропорт?

Мальчик повернул ко мне худенькое веснушчатое лицо, кивнул головой.

— Ага. Вы покричите им. Я им уже кричал.

Я приложил ладонь ко рту и закричал:

— Ого-го-го-го! Пода-а-ай перевоз!

С той стороны ни вздоха, ни всплеска. Только слышалось скучное тихое пиликанье. Кто-то играл на губной гармонике.

Я снова принялся кричать.

На зов этот вышел в конце концов парень в полосатой тельняшке. Посмотрел на нас из-под ладони и снова скрылся в кубрике.

Через минуту послышалось татаканье мотора. Катер отвалил от причала и, разводя волны, пошел в нашу сторону.

Переправившись, мы поблагодарили перевозчика и пошли вдоль берега по теплой пыльной траве.

Было душно, как в старой сибирской бане. Я то и дело останавливался и вытирал платком мокрое лицо.

— Тяжело? — спросил мальчик. Подобрал с земли длинную палку, подержал в руке. — Давайте вместе понесем.

Мы продели палку сквозь ручку чемодана и потащили вместе. «Вон он какой парнишка!» — подумал я.

— Как зовут тебя, летчик?

Лицо у мальчугана сразу порозовело. Блеклые, как на сорочьем яйце, конопатинки спрятались, будто бы никогда их и не было. Он смущенно посмотрел на меня золотистыми, похожими на два опрокинутых полумесяца глазами и сказал:

— Меня зовут Вася Бабич.

Меня даже качнуло от такой новости. Неужели это сын летчика Бабича? Нет, не может быть. У моего Бабича никого не было — ни сына, ни дочери, ни жены. Были у него только теплые, привезенные из Якутска унты, только куртка да пилотские, нацепленные поверх шапки очки. Пропасть мне на месте, если это не так, если я не знал моего друга Тимофея Бабича.

Но мальчику про все это я, конечно, ничего не сказал. Мало ли что случается на белом свете… Лучше уж я пока помолчу, попридержу язык за зубами.

Вскоре показался аэродром — рубленные из сосны домишки, крохотная, похожая на курятник будка синоптика, полосатый мешок на высоком шесте.

— Это у нас столовая, а это — гостиница, сказал мальчик. — У нас тут весело. Даже волейбол есть.

Очень мне нужен этот волейбол! Мне надо не мячи тушить, а лететь в северный порт Тикси. Хватит баклуши бить!

Возле столовой под тенью дерева резались в козла три пассажира. Стучали по дощатому столу костяшки домино, над головами играющих покачивались голубые дымки папирос.

Игроки увидели меня и обрадовались.

— Садитесь, — сказал полный мужчина в круглых роговых очках. — Как раз четвертого не хватает. — Посмотрел на меня, подмигнул и добавил. Мы сейчас, мил человек, врежем!

За стол я не сел, а только намекнул игрокам, человек я деловой и должен лететь по своим важным делам в северный порт Тикси.

Пассажиры засмеялись.

— Тоже мне — деловой! — злорадно сказал толстяк в очках. — Если хотите знать, сейчас все деловые. Вы сначала на небо посмотрите!

Я поставил чемодан и посмотрел, как было велено, на небо. Это было даже и не небо, а какая-то серая скучная чепуха. Где-то очень далеко, видимо возле Братска, горели леса. Будто желтый керосиновый фонарь, тускло светило невысокое солнце. Горько пахло теплым, застоявшимся дымом.

— Три дня тут загораем, — объяснил толстяк. — Садитесь, не ломайтесь.

Но играть я все-таки не стал. Надо же узнать, что тут и как тут.

В аэропорту я нашел только одного человека — синоптика.

Совсем молоденький парнишка этот только недавно закончил техникум и был с виду важен и строг. Услышав мой вопрос, он поглядел на небо, подкрутил зачем-то свои часы на толстом металлическом браслете и басом сказал: