Яна Шерер - Мой внутренний Элвис

Я не прочь отправиться к Ниагарскому водопаду, к маме и Кларе. У меня есть время да пара монет, поэтому я иду к телефонной будке, чтобы позвонить маме в отель. Это не так-то просто, мне вдруг отвечает какая-то чужая женщина, и я уже думаю, что ошиблась номером, но она мне просто говорит, сколько монет надо кинуть в автомат. А потом трубку берет мама. Я удивляюсь, потому что она вовсе не говорит «Антье, солнышко, где ты, мы все ужасно волнуемся!» и не рыдает. А просто спрашивает, есть ли что-то новенькое с тех пор, как она поговорила с папой час назад и ладим ли мы друг с другом так же здорово, как раньше.

Папа ей не сказал, что я потерялась.

— Да, — говорю я поэтому маме, — все идет по плану. Мы скоро найдем Нелли.

И нажимаю на рычажок. Потом в трубке снова появляется незнакомая женщина и говорит, что мне нужно кинуть в автомат еще двадцать пять центов.

Но у меня нет с собой двадцать пять центов, и я просто ухожу. Их проблемы, если они не берут деньги вперед.

Я и сама не понимаю, отчего не сказала маме просто: мам, папа потерял меня. Наверное потому, что мне вдруг кажется: это я потеряла папу, а не он меня.

Потом я сосредотачиваюсь, выхожу на дорогу и вытягиваю руку с поднятым большим пальцем.

Мой палец одиноко торчит в темноте, а я вспоминаю Юргена Древса и его песню «Постель в чистом поле». Она была у мамы на старой кассете со шлягерами, которую мы с Кларой раньше слушали перед сном. Там он голосует на шоссе и поет «Стою на дороге уже битый час…», а нам с Кларой все время слышалось «Стою на дороге, уже битый щас». И мы никак не могли понять — если «битый щас», то кто его бил и как это вообще бывает. Спустя четверть часа в Эри, стоя в одиночестве с вытянутой рукой и поднятым большим пальцем на дороге, чувствуя, как все тело болит, словно меня лупили, я вдруг понимаю, как это, стоять на дороге «битым щас». «Надо рассказать об этом Кларе!» — думаю я, и вдруг около меня останавливается грузовик.

Из окна выглядывает пожилой мужчина в синей бейсболке.

— Хочешь поехать со мной?

— Да, — говорю я, не задумываясь.

— Куда тебе надо?

— Государственный парк.

Мужчина тянется к двери с моей стороны и открывает ее.

— Get in [6] Садись (англ.) .

Я закидываю рюкзак, а потом влезаю в машину вместе с гитарой. Я и не думала никогда, что это так трудно — забираться в грузовик. В фильмах люди так запросто запрыгивают в него. Даже в фильмах ужасов.

Может быть, мне все-таки не стоит… но поздно. Я уже сижу в машине, и водитель газует.

Меня подбрасывает на сиденье так высоко, что я наверняка вот-вот разобью головой ветровое стекло, и больше уже не надо будет раздумывать о том, не серийный ли убийца этот мужик.

— Buckle up! — говорит мужчина одним уголком губ.

Buckle up? Это какое-то извращение? Может быть, что-то вроде «раздевайся»? Или еще похуже?

— Buckle up, girl, it’s the law!

It’s the law ? Неужели тут такие законы, что водителям разрешается насиловать несовершеннолетних пассажирок?

Он вздыхает. Потом отрывает руку от руля и наклоняется ко мне.

Черт, вот оно, начинается! Что же делать? Я вжимаюсь изо всех сил в сиденье, чтоб его рука не дотронулась до меня.

Ой, кажется, он нагибается к моей правой груди. Я так прижимаюсь к сиденью, что совсем не дышу.

Что же делать, что же делать? Дать ему по яйцам? Из этого положения у меня ничего не получится.

Еще чуть-чуть, и он дотронется до меня.

Я закрываю глаза. И ничего не чувствую.

Снова открываю глаза. И вижу руку, вытягивающую ремень безопасности.

Уф, водитель всего лишь хочет, чтобы я пристегнулась! Я беру ремень из его рук.

— All right, — доволен он, — Держись закона и все будет хорошо!

Это all right что-то мне напоминает. Я откидываюсь и смотрю на водителя в профиль. Ему уже около семидесяти, из-под бейсболки торчат седые волосы. У него лохматые белые брови и настоящий шнобель. И маленький рот, который выглядит даже как-то дружелюбно. Наверное, поэтому я и села к нему в машину.

Я до сих пор не могу опомниться. И как я могла быть такой дурой?

Но пока ведь он не сделал мне ничего плохого — может быть, и пронесет.

А потом я вижу кое-что, и это меня сразу же успокаивает: на ветровом стекле у него висит игрушечный Элвис! Когда машина подпрыгивает на ухабах, Элвис танцует, как чумной.

— Вы фанат Элвиса? — спрашиваю я и показываю на игрушку.

Старик смеется. «Что-то типа того». Хм. В общем, не совсем. Жалко.

— А ты фанат Элвиса? — он мельком смотрит на меня.

— Да, — говорю я. Он смеется.

— Нынче фанатов Элвиса полно.

Не представляю, что он имеет в виду.

— Но лишь пара человек знает, чего Элвис хотел на самом деле.

Ага.

— Знаешь, он был не просто тупой исполнитель шлягеров. Он хотел творить добро. Служить родине.

Гм-гм. Я киваю. А что еще мне остается?

— Но он допустил ошибку.

Я снова киваю, хотя совершенно не понимаю, о чем это водитель толкует. Но с ненормальными надо во всем соглашаться, советует мама.

— Я люблю Элвиса, — говорю я.

— Правда? — Мужчина смотрит на меня и как-то странно улыбается.

Покровительственно? Нет. Скорее, забавляясь. Словно я ребенок, который ничего не смыслит в жизни. Я больше не хочу с ним говорить и смотрю в окно.

Грузовик заворачивает на темную улицу.

Черт, все-таки все идет наперекосяк! Сердце судорожно бьется в горле.

Стараясь, чтоб водитель ничего не заметил, я нащупываю ручку дверцы. Холодный металл под ладонью успокаивает меня. Как только машина замедляет ход на повороте, я рывком раскрываю дверь. Меня со всей силы бросает вправо, и я свешиваюсь над дорогой.

— Что ты творишь, девочка? — орет водитель и тормозит. Я падаю обратно в машину. Он смотрит на меня. — Хорошо, что ты пристегнута.

А потом едет дальше. Через пару минут впереди уже виднеется будочка информации Государственного парка. Грузовик останавливается.

— Приехали.

Никак не могу поверить в то, что я здесь.

— Спасибо, — говорю я и отстегиваюсь. А потом открываю дверь, выкидываю из кабины рюкзак и спускаюсь с гитарой следом. Когда я наконец-то стою на земле и поднимаю рюкзак, водитель перегибается через мое сиденье:

— Береги себя, девочка, и держись закона!

Я киваю. Он захлопывает дверь, приставляет руку к козырьку бейсболки и уезжает.

Я гляжу вслед грузовику, а потом беру гитару и иду к хижине.

Здесь тот же рейнджер, что и три дня назад, он с ходу докладывает:

— Твоя сестра уже тут.

В хижине, куда он привел меня, на кровати сидит Нелли. Увидев меня, она вскакивает, кричит: «Антье!» и обнимает меня так сильно, что мне кажется, я сейчас задохнусь. Я тоже радуюсь — впервые в жизни я правда счастлива видеть Нелли. И тут же хочу сообщить маме, что нашла Нелли и все будет хорошо.