Александра Ус - Василинка из Царской Ветки

Совсем иное дело у Богдановых. У них восемь детей и старенькие бабушка с дедушкой. Или у стрелочника Ивашкина, жившего напротив дома Василинки, — у тех десять мальчишек и девчонок. И постарше, и подростки, и совсем маленькие, как подруга Василинки Зина. Василинка ощущает свое старшинство и заботливо ее опекает. Девочки часто играют вместе в школу. Василинка учительница — она уже в третий класс перешла, — а Зина подготовишка. Василинка принесла двадцать блестящих, словно отполированных каштанов и беспрерывно гоняет Зину:

— Скажи, а сколько будет, если к трем, — и кладет перед Зиной три каштана, — прибавить еще два?

Зина долго думает, пока решит. А Василинка терпеливо ждет ответа и в зависимости от него то сердится, то довольно улыбается. И ставит Зине оценки.

У Зины интересно, особенно когда старших сестер и братьев нет дома. Мама Зины всегда занята нескончаемыми домашними хлопотами, и девочкам удается незаметно переступить порог чистой половины. Там, на столике, граммофон с огромной сверкающей трубой, в которую можно глядеться, будто в зеркало. А если хорошенько покрутить ручку с правой стороны, то заговорит или запоет. Но завести граммофон малыши не осмеливаются. Да и ручка очень тугая, крутить не хватает сил.

Еще Василинку привлекает плетеная из ивовых прутьев этажерка (дома у них такой нету), вся заставленная толстыми и тонкими книжками. Василинка внимательно приглядывается, какую из них вытянуть. В ее памяти всплывают слова взрослых Зининых сестер: «Романы детям читать запрещено». Только почему и кем запрещено, Василинка не знала. Зависть берет, что этим взрослым все можно. А им, детям, столько напридумывали: того не бери, этого не делай, спать ложись вместе с курами. А сами крутят граммофон аж до полуночи и не дают маме спать. Василинке так хочется, чтобы и ей не давали спать, хоть бы разок послушать это пение. Уже сколько раз давала себе слово выдержать, не заснуть, лежать и слушать музыку. Но не успеет положить голову на подушку, как глаза сами закрываются, и она проваливается в глубокий сон.

Василинка ищет на этажерке роман и вытаскивает книжку под названием «Страшное дело». Незаметно от Зины (потому что она никогда без разрешения сестер не даст книгу даже ей, Василинке, своей лучшей подруге) прячет эту маленькую, без обложки, потертую книжку под полу курточки и торопится домой.

Но ничего интересного в том романе она не находит. Ну, судят там одного парня, ошибочно принятого за убийцу. Ну, помогает ему освободиться одна девушка. И все. Не обнаружив ничего запретного, Василинка быстро теряет интерес к роману. Что же, тогда и про кочегара Синицына стоит писать роман? Он судился (только Василинка не знает, с кем) за то, что его покалечили на железной дороге. И отец был у него свидетелем. Она не знала, что он там свидетельствовал, только слышала, как между собой взрослые говорили, что «овчинка выделки не стоит».

Окончательно потеряв интерес к романам, Василинка пристально наблюдает за дочками паровозного машиниста Миржиевского, которые живут в красивом зеленом доме с большим крыльцом и восемью белыми ставнями. Уж очень они необычные, непохожие на Василинкиных знакомых девочек. Никогда не увидишь, чтобы они сидели на крыльце, как сидят женщины и девчата в праздничные дни у каждого домика в два или три окна, как любила посидеть в свободную минутку на крыльце и мама Василинки, накинув на плечи большой платок, купленный еще до замужества.

Василинке не было хода в тот зеленый дом. Парадное крыльцо и калитка всегда были на запоре. Лишь однажды она осмелилась забежать во двор к Миржиевским: у бумажного змея, запущенного в небо детьми, оторвалась нитка, и он опустился за высоким забором.

— Не пропадать же такому красивому змею!

Василинка с Зиной нажали изо всех сил на скобу, и калитка отворилась. Змей лежал у цементного колодца. А мама Василинки ходила по воду далеко, за несколько кварталов, к Титовому колодцу. Каждый опускал свое ведро, зачерпывал воду и вытаскивал его по деревянному срубу. До капельки выбирали воду в Титовом колодце. А тут такой шикарный колодец на одну семью!

Посреди двора стоял дородный хозяин — машинист Миржиевский и кричал на свою кухарку:

— Где обед, я тебя спрашиваю, а?

— Я котлеты не приготовила, потому что пани дома не было, оправдывалась кухарка.

— Чихал я на твою пани и на твои котлеты! Ты мне картошку подавай.

Василинка очень удивилась: такой важный пан — и хочет картошки. Такие деликатесы и в их доме водятся.

…Барышни Миржиевские никогда ни с кем на улице не здоровались. А Василинке мама сколько раз напоминала:

— Смотри же, не забудь при встрече с людьми поздороваться!

Василинка всегда говорила «добрый день». А вот барышень Миржиевских, наверное, их мама не научила быть вежливыми. Еще издалека Василинка видела две высокие сухощавые фигуры. Барышни молча проходили мимо, даже не взглянув на нее. Барышни Миржиевские чем-то нравятся Василинке. Может, тем, что ходят так степенно, будто плывут, как лебеди, живущие в монастырском пруду. Шеи барышень тоже напоминают лебединые, такие же длинные и изогнутые. Блузки на обеих ослепительно белые, с высокими воротниками-стойками на косточках. Юбки длинные, будто метлой по улице метут, а внизу тесемочкой, словно щеточкой, подшитые. По талии барышни подпоясаны широкими кожаными поясами. А какие пряжки блестящие на поясах! Так и сверкают, так и переливаются в солнечный день. Мама говорила, что это их служанка, Домна, так начищает мелом пряжки. У Василинкиной мамы таких поясов не было. Она только по субботам медный самовар толченым кирпичом терла, а потом мелом драила, пока тот не заблестит так, что в него можно будет глядеться, словно в зеркало.

Василинке тоже хочется быть похожей на барышень Миржиевских. Она начинает перенимать их манеру ходить, высоко задирает голову, выпрямляет худые острые плечики. Мама улыбается и говорит:

— Что ты ходишь, словно аршин проглотила?

Но Василинка не обижается на маму. Разве знает она, что Василинке страсть как хочется быть такой, как старшие. И может, также учиться в гимназии, как учится Надюшка Ковалева.

Правда, Надюшке не повезло. Да, у Ковалевых нынче беда за бедой. Об этом говорят все женщины с Зеленой улицы, когда собираются возле своих домов, да, пожалуй, и со всей Царской Ветки — так назывался большой поселок, где жили рабочие депо, кондукторских резервов, дровяного и угольного складов, сторожа, посыльные и другие, кто так или иначе был связан с железнодорожным узлом.

Ковалеву Надюшку, дочь паровозного кочегара, исключили из гимназии, потому что нечем было платить: отец тяжело болел.

— Не повезло Надюшке, — жалели женщины.