Софья Могилевская - Повесть о кружевнице Насте и о великом русском актёре Фёдоре Волкове

— Дура! — чуть повернув к ней голову, говорит Неонила Степановна. — Краску из чанов спустили у заводчика Серова!

Пока дошли до гостиных рядов, Анфиску совсем разморило: и устала и есть захотела. Однако по лавкам Неонила Степановна ещё долго ходила, не столько покупала, сколько смотрела и приценивалась.

А у Анфиски больше ни на что глаза не смотрят. Вон какие атласы лежат переливчатые. Вон какая кисея висит, словно туман над рекой — белая, лёгкая. Вон какие позументы золотые с серебром, пуговки стеклянные сверкают, как росинки...

Но Анфиска ото всего этого лицо воротит. Скорей бы обратно в девичью. Есть охота, ноги ноют, жарко, томно.

После лавок Неонила Степановна надумала ещё и к купцам Волковым насчёт селитры зайти. Скоро мясо впрок солить, селитры много понадобится, заранее нужно договориться.

Пока Неонила Степановна вела речь о делах и чаевала с купчихой Волковой, Анфиса в сенцах стояла, с ноги на ногу переминалась.

Ждала-ждала, ждала-ждала и надоело ждать.

Вышла во двор. А на дворе увидела каменный амбар. Длинный такой.

От нечего делать Анфиса подошла к тому амбару. В нерешимости потопталась подле его ворот, а там и внутрь вошла. А как вошла, то и про всё забыла — и что устала, и что есть охота, и про всё на свете.

В амбаре невиданное делается. Весь он зелёными берёзками разукрашен, а на одном его конце сколочен высокий помост. Помост этот задёрнут занавесью, которая висит на медных кольцах. Поперёк же амбара длинные скамейки стоят.

Анфиска вытаращила глаза, разинула рот и стала пробираться ближе, чтобы получше всё разглядеть.

Тут занавес раздёрнули на обе стороны, и на помост вышли люди, все в диковинного вида одеждах. На одних полосатые зипуны, другие в белые холсты обернулись.

У иных волосы золотыми обручами схвачены, а ноги пёстрыми лентами перевиты.

Потом эти люди стали говорить. Говорили они слова, Анфиске вовсе непонятные, но зато царевна у них... Уж до того хороша, до того хороша! Волосы пышные, поступь лёгкая... Про таких царевен им Настя и сказывала сказки.

И вдруг... фу-ты, наваждение бесовское!

Самый главный, который ими распоряжался — Фёдором Григорьевичем его все звали, — вдруг он крикнул царевне:

— Ваня, Ваня, не так ходишь! Медленнее, медленнее! Павой иди! Помни, кто ты. И голову повыше... Вот так!

Анфиска обомлела. Да неужели царевна вовсе не царевна, а парень? И звать его Иваном? А волосы-то, значит, и не его?

Вот чудеса-то! Что дальше будет?

Но больше ничего Анфисе посмотреть не удалось. Услыхала:

— Анфиска, подлая твоя душа, куда запропастилась?

Анфиса и про царевну, и про все чудеса забыла, опрометью кинулась из амбара. Прибежала обратно в сенцы, а там её уже Неонила Степановна дожидается.

Закричала:

— Ты что, в своём уме? Дозваться тебя не могу...

И пнула Анфиску ногой изо всей силы.

В девичью Анфиса вернулась только к вечеру, чуть живая от усталости. Хоть не шибко навьючила её Неонила Степановна, всё же досталось изрядно.

Однако девушки ей отдышаться не дали: рассказывай, что видела, что слышала!

Уже последний луч летнего солнца погас за окном, уже и сумерки сгустились, и месяц взошёл на небо, озарив девичью серебряным светом... А Анфиска всё рассказывает, всё рассказывает. Ничего она не забыла, что пришлось ей за день увидеть.

— Дальше, дальше говори, — торопит её Настя. Вся она подалась вперёд. Щёки её пылают. — Ещё чего видела, выкладывай! — Всё ей интересно, обо всём охота послушать, узнать.

Но вот Анфиса принялась рассказывать про амбар и чудеса тамошние. Тут Настя притихла, слушала как завороженная затаив дыхание.

Но лишь Анфиса кончила свой рассказ, Настя обвела девушек горящими глазами. Даже в полутьме было видно, как они у неё сверкают.

Заговорила шёпотом:

— Ничего я не могу понять, девоньки... Про что нам Анфиска сейчас толковала? Про царевну, и волосы-то у неё не свои... Что они там делают, в амбаре? Анфиска, — Настя испытующе поглядела на подругу, — а ты, часом, не врёшь ли? Не придумала?

— Я? — Анфиска вскочила, принялась креститься. — Да чтоб мне пропасть, чтоб провалиться на этом месте, чтоб...

— Не врёт она, — перебила Анфису Алёна, всегда молчаливая и строгая. — Представления бывают у Волковых в том амбаре. Давно об этих представлениях люди говорят.

— Представления? Какие же это представления? — удивлялась Настя. — Всё равно ничего не пойму...

— Вот ты нам сказки сказываешь, да? — вмешалась в разговор ещё одна девушка, Катерина. — А они эти сказки на разные голоса представляют... Уразумела? По воскресеньям у них бывают представления. Про это все в Ярославле знают.

Настя задумалась. Можно, конечно, сказку на разные голоса говорить. Один, скажем, за царя будет, другой — за царевича... Только как же там, у них? Вот кабы посмотреть! Хоть бы одним глазком взглянуть...

Она быстро спросила у Алёны:

— И всякий туда пойти может?

— Куда? — не поняла Алена.

— Да в амбар, на представления поглядеть?

— Всякий...

— И я могу? Пустят меня?

— А чего ж... Иди и смотри на доброе здоровье.

Настюшка вся затрепетала:

— Ох...

А в голове у неё такая сумятица! Погодите, подумать надо. Завтра-то какой день? Как раз воскресенье! Значит, завтрашний день там у них в амбаре будут представлять? А не отпроситься ли у Неонилы Степановны? Нет, лучше у самой барыни. Она, Настя, ненадолго сбегает. Одним глазком поглядит и обратно. А кружева, какие полагается, сплетёт...

Нет, не пустят. И просить нечего.

Надо изловчиться, чтобы без спроса. Потихоньку...

Настя притянула к себе Фленушку, зашептала ей на ухо.

Фленушка покачала головой. Ответила тихо, чтобы никто не слышал, почти испуганно:

— Что ты, Настя! Разве можно? Ишь, чего надумала! Да как же ты выберешься отсюда? Отчаянная, право...

А Настя не отстаёт, шепчет слова горячие, быстрые: выбраться-то она выберется. Не их печаль. Здесь бы её не хватились, вот что!

— Это мы устроим, — подумав, говорит Фленушка. — И работу твою сделаем...

— А коли так...

Настя обняла Фленушку за плечи, прижала к себе...

— Ах ты, Фленушка-голубушка, ненаглядная моя!..

И Фленушка ласково обнимает Настю:

— Да погоди ты... Прежде времени не радуйся.

Как же не радоваться? В душе у Насти ни с того ни с сего вдруг словно птицы запели.

А в девичьей уже наступила тишина. И месяц ушёл за деревья, не заглядывает больше к ним в оконце. Темно. Слышно дыхание спящих девушек, и мыши скребутся под полом.

Одной Насте не спится. И тревожно ей почему-то и сладко.

Пусть всё пропадом пропадает, а на представление в том амбаре она поглядит...

...А про представления у Волковых уже говорят в Ярославле. Больше месяца идут они. Начались вскоре после того, как старший из братьев Волковых, Фёдор Григорьевич, вернулся из Москвы.