Хорст Бастиан - Тайный Союз мстителей

Альберт готов был броситься на ребят, но Друга одернул его:

— Тише ты! А то весь Союз разбежится.

Альберт сопел от негодования.

— Первым я к ним ни за что кланяться не пойду. Вот вы сами и начинайте, покажите, какие вы храбрые!

Друга устало улыбнулся. Простившись, он повернул домой. Самое тяжелое ожидало его впереди.

Прошли месяцы. Настала зима. Солнце подернулось глазурью. Озимые всходы присыпало снежком: мороз, словно пух, выщипывал из облаков снежинки. Природа отдыхала, накапливая силы для нового года, для новой жизни, для новых ростков и побегов, которые она, как букет, преподносит людям. Быть может, она столь щедро приветствует человека, дабы он почувствовал, как прекрасна жизнь и как ее надо беречь?

Деревня тоже дремала в ожидании этого великого пробуждения. Только из кузницы от зари до зари неслась песня молота и наковальни — там для нового трудового года ремонтировали сельскохозяйственные машины.

Даже мстители не нарушали этого покоя. И порой казалось, будто их Союз и не существует вовсе. Просьба мстителей простить их нашла тогда в школе доброжелательный отклик, и им снова разрешили участвовать в подготовке похода. Делали они это «с огоньком», и скоро каждый из жителей Бецова мог убедиться в результатах их труда: за веселой изгородью из зеленых, желтых и красных планок раздавался визг малышей. Здесь недавно открыли детский сад. Вальтер часто бродил теперь около этого разноцветного заборчика, словно лиса вокруг курятника. За этим заборчиком гуляли его братья и сестры.

А Друга что-то подозрительно часто засиживался в комнатке у учителя Линднера, так что складка на лбу Альберта вообще больше не разглаживалась.

На вопросы шефа Друга обычно отвечал:

— Линднер читает мне из своей будущей книги, а потом мы ее обсуждаем. Ничего такого в этом нет. Мы же с ним оба вроде как сочинители и поэты.

Даже себе самому Друга боялся признаться в том, что на самом-то деле он восхищается учителем Линднером и с каждым днем ему становится все труднее искусственно подогревать в себе ненависть к нему.

Манфред, Калле и Длинный использовали перемирие с пионерами для всевозможных совместных вылазок с ними, и Альберту потом говорили, будто участвовали все школьники, а не одни пионеры.

Только Ганс, насколько это было возможно, всегда держался в стороне. Ожесточение его нарастало в зависимости от побоев, которые ему доставались дома. Он чувствовал, что жизнь его друзей изменилась, завидовал им и мучился. Для себя самого он не видел выхода и очень боялся, как бы в один прекрасный день не остаться совсем одному. Потому-то он в последние дни и предпочитал не отходить от Альберта.

Но время от времени мстители и впрямь доказывали, что Тайный Союз их еще жив. Чаще всего они избирали своей жертвой перебежчиков. Альберт задирал их где только мог. Они тоже не оставались в долгу, и любой спор превращался в драку, в которой, как правило, принимали участие все мстители и почти все пионеры. Но теперь никто заранее не намечал такой драки. Они вспыхивали сами по себе, как порой погасшие угли вдруг разгораются вновь, если налетит порыв ветра и сдует прикрывающий их пепел.

Наконец настал май. Воздух пропитался запахами талого снега. Было решено вечером, в день Освобождения, на дороге между выселками и Бецовом зажечь большой костер. Пламя его должно было возвестить на всю округу, что люди жаждут мира и готовы за него бороться. На этот костер мира пригласили всех жителей деревни.

Накануне праздника в классе возник спор. Альберт сделал наглое замечание относительно костра, а Руди Бетхер ответил:

— Если вы обязательно хотите все испортить, то незачем вам и приходить.

— Ишь чего захотел! — презрительно фыркнул Альберт, пристально поглядев на него и скривив рот. — Небось думаешь, что тебе тогда легче будет всякие басни рассказывать. Без помех, так сказать.

Сынок оттащил Руди в сторону, шепнув:

— Плюнь ты на него! Дурак дураком и останется! — Он всегда напрямик высказывал то, что думал.

Альберт уже замахнулся, чтобы ударить Сынка, но тут отворилась дверь и вошел учитель Линднер.

После уроков у Альберта уже пропала охота драться. Он решил созвать всех членов Союза на военный совет в «Цитадели».

— Оболванить людей они хотят костром своим! — заявил Альберт, сплюнув на пол. — Начнут заливать о прогрессе, справедливости. На самом-то деле справедливости нет, вообще нет! Вот как оно!

Калле взъерошил свои курчавые волосы.

— Это, конечно… — протянул он. — Но чуть-чуть-то справедливость есть. Синим Линднер тоже спуску не дает.

— Вот еще один болван на мою шею! Как будто я об одном Линднере сейчас говорил. — Альберт побагровел от злости. — Я о политике говорил, дурак ты набитый, о политике! — Ему даже пришлось передохнуть. Уже спокойнее он сказал: — Потом не воображай, пожалуйста, будто этот Линднер все делает задаром. Такого вообще не бывает. Ему русские премию выдадут. Это уж точно. — Он оглянулся, ища поддержки, но увидел внимательно слушавших ребят, на лицах которых было заметно сомнение. Окончательно обозлившись, Альберт замолчал.

— Вроде как прав наш шеф, — заметил немного погодя Друга, сдунув волосы со лба. — В большом-то справедливости нет — насчет излишков, например, и беженцев… Не знаю я… — Он пожал плечами.

— Хоть один нашелся, кто понимает, в чем дело, — примирительно проговорил Альберт.

— Почему это «один»? — возмутился Длинный. — Что такое справедливость, я не хуже вашего знаю.

Некоторое время Манфред мялся в нерешительности, но в конце концов сказал:

— Я тоже так думаю, как вы. У нас в Богемии, например…

— Во-во! — прервал его Альберт, не желая, чтобы мстители отвлеклись от темы. — И у вас в Богемии происходит то же самое.

Ганс смотрел своим синим и своим карим глазом на Альберта и молчал. Он и так был на стороне шефа, но не из убеждения, а скорей из злобного чувства, ставшего для него чем-то привычным.

— Ну и что ты думаешь делать? — задал вопрос Длинный.

— А мы их возьмем и разгоним, когда они соберутся у костра! — ответил Альберт.

— Так ты их и разогнал! — вставил Друга, скривив губы, словно только что услышал плоский анекдот. — Может быть, и ты, Альберт, тоже притворишься призраком с такими вот глазищами?

— Брось трепаться! Мы им патронов подкинем в костер! Поглядишь, как пионеры улепетывать будут, когда те начнут взрываться.

Мстители сидели молча, прищурив глаза, кое-кто ковырял в зубах.

— Нет, нельзя! — решил наконец Длинный. — Может покалечить кого-нибудь.