Нина Артюхова - Мама

Все как-то быстрее и проще. И даже меньше хлопот, меньше приготовлений. Почти все Димкины вещи сохранились.

Кое-что все-таки приходится прикупать.

Костя беспокоится:

— Слишком резво бегаешь, Светлана! Если что нужно, ты скажи, я куплю.

— Бегать не бегаю, а ходить мне полезно.

— Не по магазинам же! Сегодня уж, во всяком случае, никуда не выходи, скользко ужасно.

Кончается зима, мороз и солнце работают в две смены: солнышко — днем, мороз — ночью. Длинные сосульки заглядывают в окно, истекают веселыми слезами. Димка сидит в кресле, посапывая от усердия, напяливает вязаную шапочку на плюшевого медвежонка. И кажется, что он ничего не видит и не слышит.

Светлана подошла, присела на ручку кресла.

Димка обернулся тревожно:

— Мама, можно упасть!

Встал, показал на свое место:

— Сядь сюда, мама!

Не успокоился, пока Светлана не села. Тогда взобрался к ней на колени.

— Спасибо, сынок! Костя, ты видел? Костя, он мне место уступил! Ты видел?

Костя произнес длинную фразу по-немецки, вернее, несколько коротких, наспех собранных фраз. От неожиданности даже не все поняла. Мол, не порти мне сына, не восхищайся при нем самыми естественными его действиями.

Вспомнил, кстати, как читал в детской газете или журнале, в отделе «Письма читателей» или что-то в этом роде. Писали две пионерки или два пионера, как они, идя в школу, перевели через улицу слепого. Когда об этом узнала вожатая, она пионеров похвалила и рассказала всему классу об их благородном поступке.

— Костя, да ведь ему два с половиной года только! Слушай, ты хоть по-немецки вырази свое восхищение!

— О, ja! — сказал Костя. — Wunderschön! Wunderkind!

В одной руке щетка, купленная на базаре, в другой — авоська, набитая всякой всячиной. Прежде бывало так: несешь портфель и авоську. Теперь носить приходится только хозяйственные предметы. А рук все равно не хватает. Уже перед самым домом Светлана не выдержала и купила у старушки на углу букетик желтых баранчиков — у них такой весенний, праздничный вид!

Идти стало совсем неудобно. Букет Светлана взяла в левую руку, вместе со щеткой, разделив их указательным пальцем, чтобы не смялись цветы. А для сумочки рук уже не хватило, пришлось сунуть ее под мышку.

Трудновато было открывать парадную дверь… но справилась, ничего не уронила. Медленно стала подниматься по лестнице. Как приятно будет сейчас выложить все покупки, поставить в воду цветы, сесть на диван и отдохнуть!

Кто-то вошел в парадную дверь. Мужские шаги. Светлана со всем своим хозяйством отодвинулась к перилам, чтобы он мог пройти. Но он не обогнал ее, он подошел вплотную… слишком быстро и слишком близко подошел.

Светлана обернулась. Перед ней стоял высокий и худой подросток. Раньше чем она успела удивиться, или испугаться, или даже просто подумать что-нибудь, он ухватился обеими руками за ее сумочку и рванул к себе.

Первое инстинктивное движение было — сопротивляться. И сейчас же привычная мысль — надо беречь себя. Он может толкнуть.

И еще подумала — знакомы эти руки: худые, узкие в запястье, широкие в кисти. Но те, знакомые, были меньше — или больше? — этих рук. Как раз в то мгновение, когда Светлана выпустила сумочку — или парень вырвал ее? — он поднял голову, и они узнали друг друга.

В глазах Володи Шибаева был ужас, и на лице Светланы тоже. Он повернулся и бросился бежать. Упала щетка, рассыпались цветы, авоська осела на ступеньках, как оседает на кухонном столе круглый ком теста. Светлана быстро спустилась с лестницы, вышла во двор. Володя Шибаев бежал прямо к воротам, другого выхода не было, кругом заборы. И казалось, что он бежит не торопясь.

В ворота вошли люди. Володя по-мышиному заметался вдоль высокой стены забора.

Мышь, на которую выпустили кота, кажется очень заметной именно потому, что двигается и что-то есть обреченное в суетливой медленности ее движений.

Идущие от ворот приостановились — это был Егор Иванович и его жена. Они удивленно смотрели на Светлану и на Володину суету. Видимо, заподозрив неладное, Егор Иванович крикнул:

— Эй, парень, стой! — и бросился к Володе. Светлана с ужасом подумала:

«Сейчас его поймают!..»

Володя подпрыгнул, подтянулся на руках и, перемахнув через забор, исчез в соседнем саду.

— Украл он что-нибудь у вас? — спросил Егор Иванович, подбегая.

— Сумку из рук вырвал.

— Эх! Вы бы крикнули — я бы его перехватил. А теперь… — Он тоже сделал попытку перелезть через забор, но оказался для этого слишком грузен. — Ищи ветра в поле! В сумке-то что было? Денег много?

— Да вот, разменяла сто рублей, щетку купила, картошку… Главное, паспорт был… и фотографии… Но главное-то, конечно, не в этом, — непонятно докончила она.

— Вы бы его хоть щеткой ударили! — сказала жена Егора Ивановича, поднимая брошенную на лестнице щетку.

Егор Иванович понес Светланину авоську. Светлана грустно собирала разбросанные на ступеньках желтые баранчики — они такие весенние, молодые, жалко, если затопчут их.

— А по-моему, так ты даже обязана в милицию заявить!

— Костя, я уже сказала, что не хочу.

— Ну, тогда родителям.

— Ты ведь знаешь, какой у него отец. Я тебе рассказывала.

— Так что же ты думаешь делать? Украл — пускай ворует дальше?

В дверь постучала Варвара Андреевна.

— Светлана, тебя какой-то мальчуган спрашивает.

Волнуясь, Светлана вышла в переднюю. Костя тоже шагнул к дверям, она остановила его:

— Не ходи.

На площадке лестницы стоял мальчик, неожиданно маленький, лет шести, не больше. Обеими руками он держал пакет, тщательно перевязанный тонкой веревочкой.

— Вы Светлана Александровна? — деловито осведомился он.

Где-то она уже видела эти темные глаза и щеки, похожие на две половинки яблока.

— Да, это я.

— Вот. Вам.

Он сунул ей в руки пакет и не сбежал даже, а как-то ссыпался с лестницы.

— Что такое? — спросил Костя, когда она вернулась в переднюю.

— Думаю, что это моя сумка.

Светлана разорвала оберточную бумагу.

— Вот видишь! Я знала, знала, что он вернет!

— Деньги-то целы? Сосчитай.

— Не буду считать. Без денег он не вернул бы сумку.

— Бывает, что возвращают только документы. Сосчитай все-таки.

— Точно-то я не помню… кажется, все. Вот видишь, и паспорт, и фотографии… твоя и Димкина… Мне так досадно было… Костя, вот видишь!

Ему было жалко омрачать ее торжество, но все-таки не удержался, сказал:

— Благородный разбойник. Своих не грабит. Светлана, а если бы он не узнал тебя или это была бы незнакомая женщина, думаешь, вернул бы?

— Костя, не будь циником.

— Никакой я не циник. Просто ты считаешь, что теперь все в порядке, а я этого не считаю.

Нет, Светлана не считала, что теперь все в порядке. Весь день она ни о чем другом не могла думать. Она не сомневалась, что сумку Володя вернет. Но что заставило его это сделать? Боязнь ответственности? Своеобразная воровская этика? Уважение к бывшей своей учительнице?