Нина Артюхова - Светлана

В саду пахло осенью, грибами и сыростью, как в лесу, белыми табаками. Но было не совсем темно, потому что окна не завешенные, а на улицах — фонари.

— Алла, ты?..

Алла сказала:

— Какая ты тепленькая вся, пушистая!..

Девочки, обнявшись, подошли к белой клумбе, потом, шурша листьями по дорожке, — к темному забору и опять к белой клумбе.

— Как я рада, что ты не уйдешь из нашей школы!

А ведь Светлана ей ничего еще не рассказала!

Вот опять прошуршали под ногами листья… Девочки ушли в темноту. Широкие ветки заслонили свет фонарей.

— Алла, давай будем дружить.

— Мне тоже хочется.

— Алла, а это ничего, что я с другими девочками дружу в нашем классе?

— Почему — ничего? Это очень хорошо!

— Они очень славные, Галя Солнцева и еще другие, и наши Аня-Валя. Только знаешь, Алла, они все моложе меня… Как-то не обо всем с ними можно говорить! Алла, давай будем друг другу все рассказывать! Алла, знаешь, на что похожа эта клумба? Такие бывают часы со светящимся циферблатом. У них такой же матовый свет. У моего папы такие были… Алла, мне хочется тебе рассказать, что мне сейчас Наталья Николаевна говорила…

Комсомольское собрание затянулось. Когда Костя возвращался в свою роту, было уже совсем темно. Смутно белели палатки в поле. Лагерь спал. Особенно тихой казалась осенняя безлунная ночь.

Ночью потеплело.

«К дождю», — подумал Костя.

Спать не хотелось совсем. Костя был в настроении возбужденно-счастливом. Он пошел в сторону леса, сняв фуражку и подставляя разгоряченное лицо навстречу набегающему ветерку. Вечером, после большого перерыва, Костя получил письмо. По совести говоря, при взгляде на него вместе с огорчением почувствовал даже тревогу.

Буквы на конверте очень хотели быть красивыми. Вначале им это удавалось.

«Лебедеву Константину» — было написано с таким изяществом, прямо в школьную пропись годилось. Только росчерки после каждого «у» недостаточно солидны, легкомысленны для школьной прописи. Слово «Михайловичу» растянулось и сползло вниз, будто у автора письма не хватило выдержки или просто умения писать без линеек.

Еще не начиная читать, Костя сообразил, почему по новому адресу первым пришло именно Светланкино письмо: из Москвы письма всегда доходят быстрее. Вместо огорчения и тревоги появилось теплое чувство благодарности. Светланкино письмо предсказывало, что ждать теперь уже недолго: завтра, в крайнем случае — послезавтра, придут и другие письма.

Костя подошел к опушке леса, темнеющего зубчатой стеной. Отсюда днем видны на востоке Уральские горы — граница двух частей света. Костя присел на траву. Росы не было совсем. Он опять подумал: «К дождю». Нужен дождь или нет? Для озими — пожалуй, а для картошки…

Костя усмехнулся, осознав, что думает о нужности или вредности дождя с точки зрения уже не военной, а сельскохозяйственной.

Как хорошо, что Светлана была у мамы именно в тот день, когда они получили его письмо с новым адресом! Глазами Светланы Костя видел дорогих ему людей.

«…Надя сейчас же побежала к вашей маме».

Надя чаще ходит, чем бегает… а вот побежала. Обрадовалась? Хотела поскорее успокоить маму?..

Вспомнилась последняя встреча на станции окружной дороги. Какое испуганное лицо было у Нади, когда он поцеловал ее при всех. Мама видела, Светланка торчала неподалеку. Можно себе представить, как ребята скалили зубы из всех вагонов!..

Уж не обиделась ли?

Каялся потом в каждом письме, объяснял, что просто невозможно было поступить иначе…

На последней странице Светлана написала про свои дела.

«Костя, в моей жизни наступает огромный перелом: меня будут принимать в комсомол».

Неужели уже в комсомол — маленькую такую? Должно быть, все-таки еще не очень скоро. За последние годы Костя привык видеть только таких комсомольцев, которым в трудные минуты на передовой кричал комсорг: «Комсомольцы, вперед!» Он представил себе Светланку рядом с плечистыми парнями, шумевшими сейчас на собрании… Забавно! А славные подобрались ребята, жалко будет расставаться. Одних посылают учиться, другим еще послужить, многие демобилизуются в этом году.

Когда полковник предложил Косте ехать в академию, он сказал ему:

— Такие, как ты, нужны в армии.

Эти лестные слова казались неожиданными и незаслуженными, но все-таки было приятно выслушать их от человека, которого привык уважать.

Жалко, конечно, что жить придется далеко от Москвы, но все равно — руки чешутся учиться. Будет каждый год отпуск, да и зимой на каникулы можно будет приезжать.

Как говорит Очкарик: «Вы еще молодой, и все у вас впереди».

Вообще — война кончилась, начинается мирная жизнь, и все невероятно хорошо!

Ярко сияли звезды и как-то особенно сильно мерцали в эту ночь. Казалось даже — шевелятся… Казалось даже — шуршат…

Далеко еще отсюда до Москвы, до кремлевских рубиновых звезд. Но Дальний Восток уже опять стал дальним.

Большая наша земля!.. На две части света раскинулась, и нужно вот так проехать из конца в конец, чтобы осознать, какая она большая!.. Не только проехать из конца в конец — нужно идти по ней шаг за шагом в солдатских сапогах, нужно бежать по ней навстречу смерти, прижиматься к ней грудью, лицом, всем телом, как к самой надежной защите…

А потом найти в себе силу снова встать, чтобы защищать ее, нашу землю, даже если придется всю свою кровь ей отдать, до последней капли!.. Вот тогда только по-настоящему поймешь, как она тебе дорога!

Костя лег на землю ничком и широко раскинул руки, как будто хотел обнять ее всю. Мягкие осенние травинки щекотали лицо.

— Я родилась в 1931 году. В 1938 году я поступила в школу. Когда мне исполнилось десять лет, началась война…

Светлане показалось, что голос ее чужой и пионерская комната совсем не такая, как всегда: строгая, незнакомая. И ребята, которые сидят на стульях вдоль стен, члены совета дружины, совсем не такие, как всегда: по-незнакомому серьезные и требовательные.

Вот я вся здесь перед вами, вы знаете меня, судите, решайте мою судьбу! Они имеют право — и даже обязаны — вспомнить все: и прошлогодний побег из школы, и срывы в ученье: каждая двойка, каждая тройка должна быть на счету. Несдержанные слова, необдуманные поступки… А история с немецким языком в начале учебного года! На минуту Светлане даже страшно стало… Конечно, откажут! Лучше бы уж не подавать заявления!

— Ребята, кто хочет высказаться? Юра, ты?

— Кто, я?.. Нет, я не хотел… — Юра все-таки встал неторопливо. — Что же говорить? Мы все Светлану знаем. По-моему, она достойна стать комсомолкой.

Все смотрели на него, ожидая, что он будет продолжать, но Юра уже садился с таким видом, будто говорил очень долго и очень красноречиво.