Нина Артюхова - Светлана

Светлана подошла к нему и осторожно дотронулась до его руки:

— Здравствуйте.

— Что скажешь, Светлана?

— Знаете что? Я, должно быть, одного вашего товарища встречала… Был у вас такой знакомый на фронте, Василий Кузьмич, сержант? Он танкист тоже…

— Василий Кузьмич?.. Сержант?.. Топорков?

— Я не знаю его фамилии… Плотный такой, круглое лицо, а усы и брови с рыжинкой.

— Точно! Топорков и есть. Знаю его, конечно. Два года в одном танке воевали. Он водителем был, а я — башенным стрелком.

Светлана спросила:

— Он жив?

— Был живой год назад. Его потом от нас в ремонтную часть перевели. Он слесарь хороший. Да и человек тоже. Ты почему о нем спрашиваешь? Родственник он тебе?

— Нет, я случайно…

Светлана стала рассказывать, как встретилась с сержантом и как по его совету попала именно в этот детский дом.

Сначала Рогачев отвечал ей все тем же неестественно тихим и ровным голосом. Но девочка вспоминала живые подробности, словечки Василия Кузьмича, и ответы стали более живыми.

— Он все спал на верхней полке, а потом просыпался и сам себя спрашивал: «Сколько может человек спать?!»

— Да, да, — сказал Рогачев, даже как будто усмехнувшись. — Любил поспать Василий Кузьмич, только мало нам тогда приходилось этим делом заниматься!

Светлана сказала:

— Вы почему стоите? Вы сядьте.

Он повернул кресло так, чтобы сесть спиной к девочке. Светлана хотела придвинуть себе стул. Она чувствовала, что получается не то, о чем говорила Наталья Николаевна, и вопросительно оглянулась. Наталья Николаевна одобряюще кивнула ей с дивана.

Дверь в переднюю теперь почему-то была приоткрыта. Должно быть, ее открыла сама Наталья Николаевна. Может быть, она даже выходила из кабинета в переднюю?

Светлана раздумала придвигать стул и присела на ручку кресла, закинув руку на спинку.

Рогачев почувствовал маленькую руку за своей спиной, он хотел выпрямиться, но потом, наоборот, нагнулся, опираясь локтями о колена.

— А вы тоже были сержантом?

— Да.

— А мой папа служил в пограничных войсках, когда война началась. — Она помолчала. — Я… наверное знаю, что он погиб… А какое было бы счастье, если бы он вернулся вот так, неожиданно!

— Счастье?!

Резким движением он заставил ее обойти кресло и стать прямо перед ним.

— По-твоему, счастье вернуться таким, что родные дети шарахаются?

— Да, счастье! — крикнула Светлана. — Для меня это было бы счастьем! И для папы моего было бы счастьем увидеть меня!

За дверью, в полумраке передней, мелькнула светловолосая головенка и сейчас же испуганно отшатнулась.

Рогачев спросил:

— Ты правда думаешь так или тебя Наталья Николаевна — добрая душа — подослала мне в утешение?

— Пожалуйста, можете думать, что меня подослали вам неправду говорить, если вам не совестно!

— Ты что на меня кричишь?

Он взял Светлану за руки и вдруг засмеялся. Светлана увидела, что он еще молодой и, наверно, был совсем другим прежде — общительным, разговорчивым…

В передней Славкин голос сказал с радостным удивлением:

— Папа смеется!

Рогачев вздрогнул:

— Они здесь?

Светлана ответила шепотом:

— Оба в передней. Подошли и в дверь заглядывают.

Она опять присела на ручку кресла, но не боком, а лицом к отцу Славика и продолжала, доверчиво положив руку ему на плечо:

— Вы на них не обижайтесь. Они хорошие ребята и вас любят. Они так только, в первую минуту растерялись, не узнали вас. Они очень рады, что вы приехали. Они так горевали, когда от вас не было писем! Вы, может быть, думаете, что Славик пугливый? Нет, он очень храбрый. Знаете, его один раз спросили, кем он будет, когда вырастет…

— Кем же хочет быть Славка?

Светлана чувствовала, как трудно ему опять стало говорить, и ободряюще сжала его плечо:

— Славик сказал: «Я буду трижды Покрышкин!»

— Что ж, хорошо сказал! Знает, по кому равняться, хорошую себе выбрал профессию… Только не быть Славке летчиком, и героем ему не быть!

— Почему не быть? — обиженно прозвучало из передней.

— Да какой же из тебя летчик? Летчики ничего не боятся, а ты родного отца боишься!

— Я не боюсь! Я только испугался!

— Точно! А по-твоему, Покрышкин испугался когда-нибудь, хоть раз в жизни?.. Ладно, что ж делать! Родные дети меня такого не хотят, возьму и усыновлю вот эту чужую девочку. Она меня жалеет и любит.

— Какая же это чужая девочка? — сказала Оля. — Ведь это наша Светлана!

— Так вы не возражаете? Можно Светлану усыновлять?

— Усыновляй, — сказал Славик.

— Мы ее любим, она хорошая, — прибавила Оля.

— Значит, мне Светлану усыновлять, а вам я совсем не нужен?

— Нужен! — ответил Славик. — Нас тоже усыновляй.

Ребята все еще стояли в передней, не переступая порога. Наталья Николаевна, молча сидевшая на диване, поманила их и показала на кресло у окна.

Оля и Славик вошли, осторожно ступая, и остановились, обогнув кресло справа и слева.

Отец услышал их легкие шаги и закрыл руками лицо.

Оля робко сказала:

— Папа! — и потянула к себе его руки.

Он поднял голову:

— Ребята! Неужели не узнаете меня совсем?

— Узнаем! — сказала Оля, прижимаясь щекой к его лбу.

Славик забрался к отцу на колени и провел ладонью по его щеке:

— Папа, тебе было очень больно?

— Больно, Славик, если вы разлюбили меня теперь. А это что за боль!..

— Мы не разлюбили!

Наталья Николаевна и Светлана переглянулись и вышли из кабинета.

Класс — это парты в три ряда. За каждой партой, локоть к локтю, сидят девочки — твои товарищи. Класс — это школьная доска, у которой стоишь отвечая. Класс — это учитель за столом. Учитель рассказывает — его слушают. Учитель спрашивает — ему отвечают.

И вдруг класс как будто повернулся на сто восемьдесят градусов. За партой сидят маленькие девочки и смотрят на тебя с ожиданием. А ты, большая, стоишь за столом учителя. Должно быть, так будет на первых уроках в школе. Маленькие первоклассницы будут робко смотреть на свою учительницу, а учительница, скрывая робость, будет смотреть на учениц.

Пока это еще не урок, это только первый отрядный сбор… Но все равно страшно!

К тому же перед Светланой не застенчивые малыши, а боевые четвероклассницы. Нет робости в их глазах — только любопытство и ожидание.

За несколько часов до сбора, на большой перемене, Светлана, бледная и расстроенная, прибежала в комитет комсомола:

— Девочки, а это ничего, что я только в седьмом классе? Честное слово, ничего?

— Светлана, ты опять? — строго сказала Алла, вставая из-за стола и подходя к подруге.

Нет, не к подруге! Никаких скидок на дружбу! В этой комнате Алла — секретарь комитета, а не подруга!

Алла говорила коротко, властно и безжалостно (принимая во внимание, что в комнате были и другие девочки, мало знакомые). Она сказала как раз то, что было нужно для пользы дела.