Герхард Хольц-Баумерт - Автостопом на север

Разумеется, все мы знаем Оттомара Хэппуса, и не заметить его или только сделать вид, что его не заметил, — для этого надо обладать немалым нахальством.

Итак, оставим Гуннара с его «железками» и обратимся ко второй части уже известного нам отчета. Несомненно, мы, как и названная выше мама, обнаружим в нем кое-какие достоинства, хотя и отметим, что для литературного конкурса, как на это надеялась мамочка, он недостаточно информативен. Журналист, от которого мы его получили, так и сказал: не хватает объективизации.

По правде сказать, это нас сейчас меньше всего интересует, интерес представляет для нас прежде всего то, как знакомая нам Тереза сама на все это смотрит, и мы даже надеемся, что она не так опредмечена, как наш Гуннар, ибо что там ни говори, а Оттомар Хэппус — лауреат Национальной премии и даже снимался в совместном англо-итало-польско-гдровском фильме. К сожалению, лишь в эпизодической роли.

Два дня я не притрагивалась к дневнику. Без конца только и слышалось: бежим купаться… купаться… купаться. Изумительные светлые, даже какие-то прозрачные дни. По вечерам танцы. Но какие это танцы? Девочки танцуют друг с другом, а мальчишки сидят смотрят. Сегодня чуть прохладней, ветрено, лежу в постели и пишу. Остановилась я на том месте, когда мы расстались с Че. На небольшом автобусе нас доставили в следующий город. Гуннар пригласил меня на обед. К моему великому удивлению, я обнаружила в нем и кое-что хорошее. К сожалению, когда я подошла к столику, он уже все заказал, да и меню в этом маленьком прокуренном ресторанчике не оказалось. Подали нам жареную колбасу, было даже вкусно, но ничего эстетического во всем этом обеде я так и не обнаружила.

Странно, но как раз в эти минуты я много думала о родителях и даже ощутила кое-что от тоски по дому. По воскресеньям мы часто обедаем в небольшой гостинице «Фёлькерфриден». Место наше у самого окна, оно выходит на базарную площадь. Столик уже накрыт и не успеваем мы сесть, как появляется официант, зовут его господин Магер. Чуть скосив на сторону рот, он принимается отпускать комплименты. «Разрешите прежде всего передать милостивым дамам и господам наипочтеннейший привет от, к сожалению, отсутствующего руководителя нашего предприятия — господина Эльмериха. В качестве жаркого наш шеф-повар осмеливается предложить седло косули с жареным картофелем и на десерт — карамельный пудинг. Из напитков — я превосходно помню вкус господина ректора — смею рекомендовать болгарскую «гамзу». А очаровательной барышне, — при этом он отвешивает поклон в мою сторону, — старинный германский напиток Вита-кола».

Всем нам очень смешно, мы обильно едим, и так проходит более полутора часов.

Вспоминала я об этом не без грусти, наблюдая, с какой жадностью этот Гуннар поглощает колбасу, даже схватил ее руками.

Я уже не очень хорошо помню, каким образом мы встретились с пастором, но помню, что Гуннар вел себя по-хамски.

Итак, мы очутились в автомобиле, за рулем которого сидел пастор. Это был стройный, несколько узкоплечий мужчина, управлявший, я бы сказала, элегантно своим «трабантом» цвета беж. Точь-в-точь таким же, как у моего папочки.

Гуннар совсем вышел из себя. Вероятней всего, он никогда не видел настоящего пастора. Нашего пастора в Бурове я иногда встречаю даже у нас дома. Папа с ним вместе что-то делает в Национальном фронте. Папа любит говорить пастору: «Мы здесь, на земле, хотим построить рай. Вы, должно быть, несколько поздней. Почему бы нам вместе не начать уже теперь и здесь, внизу, так сказать?»

Только чтобы остановить этого несносного Гуннара, без конца совершавшего одну бестактность за другой, я рассказала о нашей церкви в Бурове и о том, как папа водил меня туда. Мы с ним осматривали бронзовый светильник, дарованный еще в 1763 году. Папа показал мне и старинную купель и привел несколько доказательств того, что церковная кафедра типична для Ренессанса. Несколько раз на рождество или вообще зимой, когда в нашей церкви дают концерты, мы все вместе ходим на них.

Гуннар не унимался: он без конца богохульствовал. Это слово так подходит к нему. А я сказала в ответ на его богохульство:

— Когда Карла Либкнехта освободили из тюрьмы — об этом мне тоже папа рассказывал, — он сразу же вместе с Розой Люксембург отправился в церковь на баховский концерт. Кажется, тогда давали «Страсти по Матфею»… Ну, и что ты теперь скажешь, Гуннар? У нас в Бурове мы уже слушали несколько ораторий. В церкви отличнейшая акустика.

— Ваш отец, должно быть, очень умный и добрый человек, — сказал пастор.

О, как это справедливо! И в некоторых вопросах, касающихся культуры, где мама у нас непревзойденный знаток, папа с необычайной твердостью отстаивает свою точку зрения.

Тряся головой, как осел, Гуннар пробормотал:

— Карл Либкнехт — и церковь? Ну, тогда я совсем уж Фома Неверующий!

Пастор рассмеялся и, кивнув мне, спросил его:

— А как вы относитесь к священному писанию, молодой человек?

— Никак, — последовал ответ. — Мне оно ни к чему. Сказочки из «Тысячи и одной ночи»…

— Сам же ты уже цитируешь его. Фома Неверующий — это из Библии.

Гуннар даже рот забыл закрыть.

— О Давиде и Голиафе ты ведь тоже кое-что слышал?

— Так мы Джима и Илью в нашем классе зовем. Один — ростом под потолок, а другой — карлик карликом, но дружат — водой не разольешь.

Тут и я несколько удивилась.

— А как насчет Содома и Гоморры?

Это было мне знакомо: так мама всегда говорит, глядя на то, что творится в кухне после какого-нибудь вечера.

— Все это библейские речения, юный друг.

Разумеется, после этого мне ничего не стоило доказать мальчишке его духовную отсталость, хотя он и учится на класс старше меня.

Позднее мы углубились в весьма длительную беседу… о смерти… Я, например, не в состоянии постигнуть неизбежность и необратимость смерти. Моя бабушка умерла еще два года назад, я уже привыкла к этому, и все же вопреки рассудку во мне все еще теплится искра надежды: где-то, когда-то я встречу бабушку…

Пастор сообщил нам, что едет к умирающему старому человеку. И сразу на ясный солнечный день как бы набежала черная туча. Когда мы въезжали в деревню, пастор показал на третий дом справа от шоссе:

— Мне вот сюда. Тяжек будет час, что ждет меня там.

Мы вышли из машины, и пастор медленным, степенным шагом направился в указанный дом. Тогда и я почувствовала, что это был поистине святой отец, хотя внешне в нем ничего не изменилось.

Гуннар болтал что-то о переливании крови, об уколах пенициллина — это, мол, спасет старика. А молитва ничем не поможет, и лучше уж он, Гуннар, так и останется Фомой Неверующим, для него наука всего важней. Он даже сказал: