Дмитрий Мамин-Сибиряк - Аленушкины сказки (сборник)

В сказках, в отличие от рассказов, у пейзажа иная роль. Здесь – фольклорная традиция скупой, но очень точной зарисовки пейзажа. «Солнце сделалось точно холоднее, а день короче. Начались дожди, подул холодный ветер» – вот и вся картина поздней осени («Сказка про Воронушку…»). Исключение – поэтический сон Аленушки: «Солнышко светит, и песочек желтеет, и цветы улыбаются». Они окружают кроватку девочки пестрой гирляндой. «Ласково шепчет, склонившись над ней, зеленая березка» («Пора спать»).

Народно-поэтическая традиция, которой следует Мамин-Сибиряк, выражается и в зачинах, в языке сказок. «Аленушкиным сказкам» предшествует замечательная оригинальная присказка. В ней все герои окружают Аленушку и вместе нетерпеливо ждут начала сказки. Нередки сказочные формулы вроде: «долго ли, коротко ли»; «стали жить-поживать»; повторы: «боялся зайчик день, боялся два, боялся неделю…» или «ходил он, ходил по своим волчьим делам…». В речи персонажей немало народной лексики. «Ой, беда, братцы!» – кричит Комар, завидев непрошеного гостя Мишку. «Ничего, живем помаленьку», – говорит Ерш Ершович Воробью.

«Аленушкины сказки», как и народные, содержат мораль: осмеяние трусости, хвастовства, легкомыслия, неумения оценить силы противника. Мораль не притянута извне. Она вытекает из характеров и поступков героев, из их жизни.

Животные живут просто, естественно в окружающей их среде, во взаимосвязи с природными условиями, к которым они приспособлены. Все это раскрыто живо, часто через диалог. Ерш приглашает Воробья: «Иди ко мне в гости. У меня, брат, хорошо в глубоких местах… Вода стоит тихо, всякой водяной травы сколько хочешь. Угощу тебя лягушачьей икрой, червячками, водяными козявками». В «Сказке про Воронушку – черную головушку и желтую птичку Канарейку» маленькая Канарейка погибает от зимних холодов, тогда как Ворона чувствует себя прекрасно в этой обстановке. Неумение или невозможность приспособиться к окружающей среде грозит смертельной опасностью. Так случилось и с Серой Шейкой, и со старым Воробьем, не сумевшим подготовиться к наступлению зимы. Острые ситуации в сказках правдивы. Раскрывая законы животного и растительного мира, Мамин-Сибиряк расширяет наши познания, активизирует внимание, наблюдательность.

Особое место занимает сказка о царе Горохе, появившаяся впервые в журнале «Детский отдых» в 1897 году. Полное ее название – «Сказка про славного царя Гороха и его прекрасных дочерей – царевну Кутафью и царевну Горошину». Она отличается от остальных более сложным содержанием и развернутым приключенческим сюжетом. Сказка сатирична. В образе царя Гороха высмеивается чванливость, жадность, презрительное отношение к тем, кто слабее.

С острова Капри А. М. Горький писал Д. Н. Мамину-Сибиряку: «Уважаемый Дмитрий Наркисович! В день сорокалетия великого труда Вашего люди, которым Ваши книги помогли понять и полюбить русский народ, русский язык, почтительно и благодарно кланяются Вам, писателю воистину русскому. Когда писатель глубоко чувствует свою кровную связь с народом, это дает красоту и силу ему. Вы всю жизнь чувствовали творческую связь эту и прекрасно показали Вашими книгами, открыли целую область русской жизни, до Вас незнакомой нам».

Далеко-далеко, в северной части Уральских гор, в непроходимой лесной глуши спряталась деревушка Тычки. В ней всего одиннадцать дворов, собственно десять, потому что одиннадцатая избушка стоит совсем отдельно, но у самого леса. Кругом деревни зубчатой стеной поднимается вечнозеленый хвойный лес. Из-за верхушек елей и пихт можно разглядеть несколько гор, которые точно нарочно обошли Тычки со всех сторон громадными синевато-серыми валами. Ближе других стоит к Тычкам горбатая Ручьева гора, с седой мохнатой вершиной, которая в пасмурную погоду совсем прячется в мутных, серых облаках. С Ручьевой горы сбегает много ключей и ручейков. Один такой ручеек весело катится к Тычкам и зиму и лето всех поит студеной, чистой, как слеза, водой.

Избы в Тычках выстроены без всякого плана, как кто хотел. Две избы стоят над самой речкой, одна – на крутом склоне горы, а остальные разбрелись по берегу, как овцы. В Тычках даже нет улицы, а между избами колесит избитая тропа. Да тычковским мужикам совсем и улицы, пожалуй, не нужно, потому что и ездить по ней не на чем: в Тычках нет ни у кого ни одной телеги. Летом эта деревушка бывает окружена непроходимыми болотами, топями и лесными трущобами, так что в нее едва можно пройти пешком только по узким лесным тропам, да и то не всегда. В ненастье сильно играют горные речки, и часто случается тычковским охотникам дня по три ждать, когда вода спадет с них.

Все тычковские мужики – записные охотники. Летом и зимой они почти не выходят из лесу, благо до него рукой подать. Всякое время года приносит с собой известную добычу: зимой бьют медведей, куниц, волков, лисиц; осенью – белку; весной – диких коз; летом – всякую птицу. Одним словом, круглый год стоит тяжелая и часто опасная работа.

В той избушке, которая стоит у самого леса, живет старый охотник Емеля с маленьким внучком Гришуткой. Избушка Емели совсем вросла в землю и глядит на свет Божий всего одним окном; крыша на избушке давно прогнила, от трубы остались только обвалившиеся кирпичи. Ни забора, ни ворот, ни сарая – ничего не было у Емелиной избушки. Только под крыльцом из неотесанных бревен воет по ночам голодный Лыско – одна из самых лучших охотничьих собак в Тычках. Перед каждой охотой Емеля дня три морит несчастного Лыска, чтобы он лучше искал дичь и выслеживал всякого зверя.

– Дедко… а дедко!.. – с трудом спрашивал маленький Гришутка однажды вечером. – Теперь олени с телятами ходят?

– С телятами, Гришук, – ответил Емеля, доплетая новые лапти.

– Вот бы, дедко, теленочка добыть… А?

– Погоди, добудем… Жары наступили, олени с телятами в чаще прятаться будут от оводов, тут я тебе и теленочка добуду, Гришук!

Мальчик ничего не ответил, а только тяжело вздохнул. Гришутке всего было лет шесть, и он лежал теперь второй месяц на широкой деревянной лавке под теплой оленьей шкурой. Мальчик простудился еще весной, когда таял снег, и все не мог поправиться. Его смуглое личико побледнело и вытянулось, глаза сделались больше, нос обострился. Емеля видел, как внучонок таял не по дням, а по часам, но не знал, чем помочь горю. Поил какой-то травой, два раза носил в баню, – больному не делалось лучше. Мальчик почти ничего не ел. Пожует корочку черного хлеба, и только. Оставалась от весны соленая козлятина, но Гришук и смотреть на нее не мог.