Иван Соколов-Микитов - На теплой земле (сборник)

Я вглядываюсь в снежную глубину леса. Там, за густыми деревьями, в нескольких десятках шагов, лежат в своей берлоге медведи, не подозревая нависшей над ними смертной беды.

Передо мною открытая, как бы нарочно проложенная, покрытая глубоким снегом просека-чистинка. Над просекой далеко видно в лесной снежной чащобе. Эта лесная чистинка – самое удобное для стрельбы место, и, как бывало в детстве, я загадываю перед охотой: «Хорошо, чтобы по этому удобному месту вышел на меня зверь…»

Наверное, справа и слева товарищи-стрелки также загадывали о своей удаче, оглядывая место, и каждый надеялся выиграть в охотничью лотерею. Я еще раз осматриваю соседа, смутно виднеющегося в белом балахоне. Он, как и я, обтаптывает место, напряженно вглядывается в окружающую его лесную чащобу…

Я оправляю пояс, заряжаю и внимательно осматриваю ружье. Поднимать или не поднимать на тройнике прицельный щиток? Как нестерпимо медленно тянутся эти предшествующие гону минуты! Синичка возится над моей головой, и я слышу, как валятся сверху сбитые ею соринки.

Как бывает почти всегда, гон начался в ту самую секунду, когда меньше всего ожидаешь. Одновременно с лаем собаки в окладе раздался глухой винтовочный выстрел. «Стреляют, – что это значит?» – подумалось невольно.

Казавшийся незлобным лай собак доносился из глубины леса. Собаки переместились, и я отчетливо услыхал знакомый лай старого Мураша. Про себя я подумал: «Неужто так спокойно лает Мураш на зверя?..»

Бежавшего на меня зверя я увидел, когда уже утратилась, казалось, надежда. Переваливаясь по снегу, он вдруг показался в самом конце узкой чистинки. Зверь шел, как по заказу, серединой облюбованной мною просеки-чистинки. Я видел круглую его спину, широкую голову с маленькими ушами. Старчески лая, за ним на почтительном расстоянии следовал старый Мураш.

Я стоял неподвижно, держа на прицеле надвигавшуюся темную тушу. В прорезь мушки была видна седая от осыпавшегося снега косматая холка.

Не замечая меня, зверь шел неторопливо. Шагах в шести он остановился. Я близко видел круглое туловище, тупые, торчавшие на голове уши. Лежавшая на снегу сухая еловая макуша закрывала голову зверя. Он стоял как бы в раздумье перед макушей, перегородившей ему дорогу.

После выстрела, прозвучавшего в лесу одиноко, зверь опустился на снег. Как бы желая хорошенько проверить, опытный Мураш, не раз побывавший в опасных схватках, не приближаясь, сделал большой круг возле лежавшего на снегу смертельно раненного зверя и опять деловито направился в лес…

Через час стрелки и загонщики стояли над убитыми зверями: медведицей и двумя лончаками. Охота была проведена успешно.

Стоя в сторонке, я смотрел на труп зверя, ставшего для меня теперь незанимательной вещью. Мое внимание привлекала маленькая синичка, еще недавно вертевшаяся над моей головою. Почуяв кровь, голодная птичка жадно кружилась над лежавшими на снегу зверями. Не страшась людей, она перепархивала под ногами стрелков, садилась на стволы ружей, жадно припадала на снег, пропитавшийся кровью.

Голодная маленькая синичка провожала нас до самой дороги. Она настойчиво перелетала за людьми, вытаскивавшими убитых зверей на дорогу. Сидя в санях, я видел, как перепархивает она с куста на куст вдоль дороги, по которой двигались нагруженные подводы. Казалось, она не хотела расстаться с убитыми медведями и, оплакивая, провожала их в последнюю дорогу.

Ровно через неделю мне довелось еще раз охотиться в тех же краях на медведя. На сей раз охота была устроена очень поспешно, нас, охотников-стрелков, собралось немного. Добравшись до места, мы узнали, что медведицу накануне стронули с берлоги неопытные охотники и, нестрелянная, она ушла в лес.

Взяв свежий след, к вечеру мы обошли зверя с краю чистого соснового болота. Это было не очень удобное для оклада место. Зверь, возможно, лежал на чистине и далеко видел. Чтобы не испугать зверя, пришлось сделать большой круг, и на другой день еще поутру отправились мы на охоту.

За отсутствием лишних стрелков пришлось развесить с флангов красные флажки. Известно, медведь не очень страшится таких флажков, почти всегда останавливающих волка и лисицу, но другого средства не было, и чтобы вернее выправить зверя, от стрелкового фланга были протянуты по болоту две линии красных флажков.

На сей раз, сообразно с ветром, стрелки были поставлены в центре – на пяте зверя. Мне выпал отдаленный крайний номер, где открытое чистое болото переходило в густой низкий сосняк. Стоя на месте, я совсем не видел своего соседа, расположившегося на болоте.

В пятидесяти шагах начиналась линия флажков. Сквозь редкие сосны я видел небольшие просветы, пухлые шапки пушистого снега, лежавшего на деревьях.

Так же, как в первую нашу охоту, зверь не выходил долго, и, стоя на номерах в легкой одежде, мы успели порядочно продрогнуть. Наконец послышался сердитый лай Мураша и Пирата. Казалось, собаки топтались на месте. Минут через пять я увидел мелькнувшего впереди зверя. Скрывшись за мелкими соснами, он остановился и, видимо, слушал.

Скоро я опять увидел быстро бежавшего зверя. Пыля снежной пылью, с поразительной быстротою он мчался среди кустов на флажки. Мелькая за соснами, он мчался по глубокому снегу, не разбирая препятствий. Расстояние для верной стрельбы было дальнее, но зверь уходил из круга, и я решился стрелять наудачу.

Я выстрелил, когда зверь переваливал белую небольшую чистинку. После первого выстрела (я стрелял из нижнего нарезного ствола тройника) мне показалось, что зверь немного присел. Пуля, видимо, задела его. Прорвав линию флажков, не изменяя направления, он кинулся в лес из круга. За стволами деревьев была видна мешковатая, скрывавшаяся в лесу темная туша. Не отнимая ружья от плеча, я пустил в след жакана [2]. Удачно пущенная пуля на сей раз хорошо угодила – раненый зверь громко рявкнул и круто сел. Я успел выпустить третью пулю и зарядить ружье. Оседая и волоча задние ноги, медведь скрылся в лесу.

Только охотники, увлеченные своей страстью, могут понять это охватившее меня чувство. Нарушая правила охоты, я побежал следом за раненым зверем. На месте, где медведя настигла вторая пуля, на снегу расплывалась огромная лужа крови. Кровь лила густо, темной полосою заливала скрывшийся в лесу след. Между двух белых берез ошалевший от боли зверь на некоторое время застрял. Здесь, под березами, было особенно много черной, запекшейся на снегу крови. По количеству крови видно было, что рана серьезная: зверь не мог далеко уйти.

Меня обогнали мчавшиеся по следу, задыхавшиеся от волнения собаки. Скоро я услыхал их лай. Вместе с товарищем, догнавшим меня, мы кинулись за медведем.