Георгий Скребицкий - Длиннохвостые разбойники (сборник)

Рыба только слегка коснулась приманки, а сторожок уже закивал – значит, ловец будь начеку. Ещё секунда, сторожок клонится вниз – пора тащить. Лёгкая подсечка, и рука чувствует на леске что-то тяжёлое, живое. Оно упирается, с трудом подвигается к поверхности. Осторожнее, торопиться никак нельзя. Надо помнить, что ловишь на очень тонкую леску, рыба может легко её оборвать. Но если тащить умело, не торопясь, – успех почти всегда обеспечен.

Мы с Ваней в этом деле не новички. То он, то я, сделав подсечку, начинаем осторожно выбирать леску. Вот в лунке показалось что-то тёмное, живое. Ещё немного усилий – и крупный полосатый окунь уже ворочается на снегу.

Как он красив, только что вынутый из воды, ещё весь мокрый, блестящий! Спина горбатая, тёмно-зелёная, почти чёрная, по бокам тоже тёмные полосы, а плавники ярко-оранжевые, как лепестки какого-то цветка. Глаз не хочется отвести от такого красавца.

Гляжу, любуюсь, но краем глаза всё время слежу за сыном. Вот и он тоже подсек, потащил, осторожно выволакивает из лунки на снег такого же полосатого красавца.

Нет, этот, пожалуй, крупнее, граммов на триста, а то и больше потянет.

Так ловим мы до полудня. Иногда рыба перестаёт клевать, тогда сын прорубает где-нибудь неподалёку новые лунки, мы садимся к ним, а старым «даём отдохнуть». Пусть возле них рыба снова накопится.

Хорошо посидеть вот в такой солнечный предвесенний денёк на льду. Снег и лёд так блестят, что больно глазам, приходится надевать тёмные очки. Даже жарко. Я снимаю шубу, сижу в одном пиджаке. Но солнце и тут донимает.

– Папа, можно я рубашку сниму, позагораю немножко? – спрашивает Ваня.

Я соглашаюсь, и он тут же раздевается до пояса.

Забавно глядеть на него. Кругом ослепительно ярко блестит свежий, незатоптанный снег, и на его фоне живописно выделяется склонённая над лункой фигура – голая до пояса, но зато в стёганых ватных брюках и в огромных валенках с калошами. В таком фантастическом полукостюме может очутиться только рыбак.

Мы продолжаем ловить. Днём окуни клюют хуже, чем с утра, и попадается только мелочь. Очевидно, крупная рыба в эти часы отдыхает где-нибудь на дне, в подводных корягах.

Но вдруг Ваня, сделав подсечку, начинает тащить особенно осторожно.

– Папа, папа, что-то здоровое попало! – говорит он, задыхаясь от волнения. – Наверное, оборвёт.

Я бросаю на снег свою удочку и слежу за борьбой Вани с невидимой добычей. Как же ему помочь? Кажется, сам бы залез под лёд, да нельзя.

– Осторожней, не торопись, пожалуйста, не торопись! – почему-то шёпотом говорю я. – Ну, оборвётся, уйдёт, наплевать. Подумаешь, какое несчастье!

Этим я хочу смягчить огорчение сына, если рыба действительно оборвёт леску и уйдёт. Да разве можно утешить какими-нибудь словами настоящего, заядлого рыбака, если он упустил крупную рыбу. Я по себе знаю – в эти минуты переживаешь такое горе, такое отчаяние, в пору хоть самому броситься в омут, вслед за ушедшей добычей.

Но, пожалуй, ещё мучительнее находиться рядом с товарищем, когда он вот-вот упустит рыбу. Просто невозможно видеть всё это и сознавать, что ты ничем не в силах помочь.

У меня от волнения даже во рту пересохло, даже кровь к вискам прилила, так и стучит, как молотками.

Кажется, прошла целая вечность.

И вдруг!.. Никогда не забуду я этого «вдруг» – из лунки показывается тупорылая рыбья морда. Показалась и как бы застыла на месте от удивления. В тот же миг Ваня, отшвырнув в сторону удилище, коршуном бросается прямо на лёд.

– Вот он, теперь не уйдёшь! – радостно кричит Ваня. – Теперь попался, иди-ка сюда.

С этими словами он привстаёт на колени и с торжеством поднимает вверх крупного золотистого леща.

Тяжёлая рыба всем своим плоским округлым телом как-то вяло, безжизненно обвисла вниз. Но вот лещ будто ожил, он шевельнул хвостом, трепыхнулся да так и засверкал на солнце крупной золотистой чешуёй.

Ваня бережно кладёт его на снег к ранее пойманным окуням. И какие они рядом с этим гигантом стали вдруг маленькие, невзрачные. Ваня торжествует победу. Весь сияя от счастья, он говорит мне:

– Ну как, красив?! Хорошо, что я лунку пошире вырубил, будто знал, что такой попадётся, в узкую он бы и не пролез.

– Да, это удача! – радуясь не меньше Вани, отвечаю я. – После такого великана эту мелюзгу и ловить не хочется.

И действительно, пойманный лещ как-то сразу охладил наше рвение к ловле окуней. Правда, появилась надежда, что, может, и ещё такой великан попадётся, но вместо него на крючок бойко шли один за другим мелкие окуньки. Мы решили сделать перерыв, отдохнуть и закусить.

Тот, кому не приходилось целый день просидеть на весеннем солнце, на ветерке, и пережить все волнения заядлого рыболова, тот даже не представляет, как бывает вкусен слегка подмёрзший чёрный хлеб с колбасой или с сыром. А если к этому ещё душистый тёплый чай из термоса, то это уже верх блаженства.

После обеда мы перешли на прежние, утренние, лунки. Окуни клевали и там хорошо, но ничего крупного не попадалось. Мелочь ловить надоело. Мы собрали рыбу в рюкзак и отправились бродить по водоёму, искать добычу покрупнее.

Ваня пробовал пробивать лунки и у берега, и на глубине – всюду было одно и то же, попадались только мелкие окуни и ерши.

Наконец солнце скрылось за горизонтом, начало быстро темнеть. Ну, пора и домой. Мы не торопясь тронулись в обратный путь. Я предложил сыну идти вперёд, не дожидаясь меня.

– Попросишь пока разогреть ужин, самовар поставить, а тем временем и я подойду.

Ваня легко вскинул на спину тяжёлый мешок с рыбой, взял пешню и зашагал вперёд. Вот он уже перешёл залив и скрылся в лесу.

Рыбалка закончена. Я опять один, один среди лиловых вечерних сумерек, среди этой торжественной тишины уходящего предвесеннего дня. Не спеша подхожу к лесу, сажусь на свой пенёк. Как спокойно, как отрадно у меня на душе. Вспоминаются отдельные эпизоды сегодняшней ловли и, конечно, самый интересный – эпизод с лещом. «Хорошо, что он не ушёл, а то бы всё дело испортил». Потом мысли уходят куда-то вдаль, в даль прошлых лет. Вспоминаются другие вёсны, солнечные мартовские дни, проведённые далеко-далеко отсюда. В памяти встают бескрайние просторы степей, полей, лесов, которые я исходил, изъездил за долгие годы жизни.

Уже совсем стемнело. Небо усыпано звёздами. Передо мною снова широкий залив и лес на другом берегу. Но утром, когда всходило солнце, лес казался прозрачным и розовым, а теперь он густо-синий. И вдруг, совсем неожиданно, он начинает почему-то светлеть; светлеет, серебрится всё заметнее, всё сильнее. Я оглядываюсь – из-за деревьев медленно поднимается круглая голубая луна. Ночь светлеет прямо на глазах.

Легко и весело пройти теперь до самой деревни по этому посветлевшему голубому лесу. Я иду и вдруг замечаю, что совсем не морозит.