Вадим Селин - Большая рождественская книга романов о любви для девочек

Дашка посапывала во сне. Я, стараясь ее не разбудить, медленно встала с дивана и подошла к окну, так, чтоб мою тень невозможно было увидеть с улицы.

Плохо, что окна заиндевели, ничего не разглядеть. Зато и меня не видно. Уселась на стул под окном и стала ждать. Я была уверена, что ночной посетитель явится сегодня, особенно после того, как Юрка Дашке рассказывал о домовом. И вечером они с Сашкой ушли несолоно хлебавши.

Тикали часы, иногда что-то поскрипывало тихонько, дом спал вместе с хозяевами. Я изо всех сил напрягала слух, была уверена, что услышу звук шагов, но все-таки волновалась.

Я могла бы поклясться, что не задремала ни на секунду. Но в какой-то момент просто отвлеклась, задумалась и пропустила. О чем задумалась? Да так. Размечталась. Зачем-то снова вспомнила Глеба и его улыбку, Новый год, клуб, как мы танцевали…

Стоп! Что это было? Мне почудилось? Или действительно?! Да, точно! По стеклам прошелся луч света!

Я припала щекой к стене, боясь дышать. Несколько секунд ничего не происходило. Мое сердце так бухало по ребрам, что мне казалось, его удары слышны через стену, и тот, кто стоит сейчас под окнами, слышит меня.

Кто бы то ни был, он больше не выдавал себя. Замер, затаился. Что делать? Бежать на улицу? Все-таки ночь на дворе.

Разбудить Дашку?

Открыть форточку и заорать на хулигана?

Что это?

Я услышала то ли шорох, то ли шепот, не разобрать.

– Ва-си-ли-са, – на этот раз звук был более отчетливым. Конечно, я беззвучно рассмеялась.

Снова появился лучик света, он мигнул несколько раз и исчез. «Фонарик»! – догадалась я. И, не раздумывая больше, полезла открывать форточку.

– Юрка! Следующий раз кипятком оболью! – пообещала в морозный воздух. Теперь я заметила тень, метнувшуюся по палисаднику. Спрыгнула со стула, сунула ноги в тапки. Дашка заворочалась, подняла голову:

– Что случилось?

– Домового поймала, – весело ответила я и бросилась из комнаты к вешалке. Путаясь в рукавах, натянула чье-то пальто. Дашка, шлепая босыми ногами, подошла ко мне.

– Лиса, ты куда?

– На борьбу с предрассудками!

– Я пойду с тобой.

Я не слушала, распахнула дверь в сени, отодвинула засов, выскочила на крыльцо. «Наверняка Юрка уже удрал», – думала я, но меня гнал азарт. Побежала в палисадник. Если домовой не успел выскочить через калитку, он теперь там, через забор не полезет, потому что штакетник ветхий, он его повалит, а потом придется отвечать. Нет, я его поймала, голубчика!

В палисаднике никого не было, но я заметила, как тень скользнула вдоль стены. Ага! За угол свернул! Ну, погоди же!

– Дашка, окружай! – крикнула в запале.

Дашка с выпученными глазами застыла за моей спиной.

– А, ну тебя! – Я с досадой оттолкнула ее и побежала вокруг дома во внутренний двор. Ему некуда деться. Огород завален снегом, он выйдет прямо на меня! Мне и в голову не приходило, что кто-то другой, кроме Юрки, может ночью шептать под окнами, изображая нечистую силу.

Вот он! Тень метнулась к сараю. Негромко стукнула дверца. Я влетела следом и очутилась в полной темноте.

– Юрка!

На насесте забеспокоились потревоженные куры.

– Юрка, включи фонарь!

Вместо фонаря в темноте зажглись две зеленые точки. Я отступила к двери.

– Кто здесь?

Вместо ответа что-то мягко упало, зеленые точки приблизились, и я почувствовала чье-то прикосновение к ноге. Точки исчезли. Я стояла ни жива ни мертва, онемела и обездвижела.

Кто-то еще раз потерся о мою ногу, и я услышала:

– Мр-р-р-р-р.

– Мурка!

Колени стали ватными, я присела и провела рукой по пушистой спине кошки.

– Это ты меня пугаешь? Глупая!

Мурка самозабвенно мурлыкала и тыкалась холодным носом в ладони.

– Пойдем домой, – вздохнула я, поднимая Мурку на руки.

– Лиса, ты здесь? – послышался Дашкин голос. Подруга приоткрыла дверь в сарай и старалась рассмотреть хоть что-нибудь.

– Здесь, – отозвалась я, выходя наружу. – Вот, поймала нарушительницу спокойствия. – Я продемонстрировала Дашке довольную Мурку.

– Больше никого нет? – с сомнением переспросила подруга.

– Только куры.

– А почему ты звала Юрку?

– Я была уверена, что ночные пугалки – его рук дело.

У Дашки явно отлегло от сердца:

– Значит, это никакой не домовой?

– Почему же, – усмехнулась я, – настоящий домовой, зовут Мурка.

– Да, но следы-то под окнами не кошачьи, а человеческие, – напомнила Дашка.

Мы вернулись в дом и забрались под одеяла. Мурка устроилась у меня на груди и завела свою песенку.

– С хулиганами завтра разберусь, – пообещала я, засыпая под кошачью колыбельную.

На следующий день только и разговоров было, как мы с Дашкой домового ловили. Сестры посмеивались.

– Может, это вам приснилось? – спросила Клаша.

Я обиделась:

– Один и тот же сон?

– А ты знаешь, к чему домовой снится? – спросила бабушка. Я покачала головой. Откуда мне знать?

– Если домовой снится, – начала Клаша, – надо спросить у него: к добру или к худу? Вот наша мама перед войной видела домового. Он упал к ней на грудь, душить. Она испугалась, но все-таки нашла в себе силы спросить. И домовой аж завыл: «К ху-у-ду-у!» Не знаю, как воет домовой, но у Клаши получилось жутко.

Клаша не только разгадывала, она еще и видела вещие сны. Великая сонница была, еще смолоду. Один из самых знаменитых снов, она любила его рассказывать.

– Про комсомол кто из вас знает? – поинтересовалась.

Мы кивнули – слышали, мол, знаем.

– Так вот, когда нас, молодежь, в комсомол загнали, я все видела во сне поле большое и двоих мужчин высоких: один белый, а другой черный; к ним людей длинная вереница движется, и делят они тех людей между собой. Так-то делят, а некоторые посередке остаются. Я тоже к Белому было собралась, а он: «Нет, подожди». И осталась я ни с тем, ни с этим.

Потом так получилось, что комсомольский билет и другие документы она зарыла в саду, в жестяной коробке. И забыла.

Прошло время. Когда кинулась Клавдия да нашла свою коробку, там истлело все. В ту же ночь сон повторился, но теперь Белый ее к себе взял.

Паспорт она восстановила, а про остальное и не спросил никто. Да и возраст у нее уже был не комсомольский.

Другой сон не менее замечательный. Как-то умерла соседка, а они дружили. Клавдия в отъезде была, и старушку без нее схоронили. Клавдия как приехала, так к родственникам побежала:

– Рассказывайте, как схоронили, в чем?

– Все, – говорят, – честь по чести: и платье, и платочек, и тапочки.

– Эх, жаль, что я не видела, не проводила, – сокрушалась Клавдия, все боялась, что подружку не так обрядили, что будет она обижаться.

Ночью проснулась Клавдия, вроде позвал ее кто. Подошла к окошку, а там дедушка седенький стоит в платье, как у попа, борода длинная. Смотрит на Клавдию и спрашивает: