Николай Печерский - Кеша и хитрый бог

Закрыв рукой лоб, Тоня сидела на берегу и задумчиво постукивала камешком по груде голышей. Веки у нее слегка покраснели и опухли, в уголках глаз поблескивала слезинка.

Кеша постоял немного и сел рядом.

Так они и сидели — ни слова, ни полслова друг другу.

Ветер уже давно проказаковал над Байкалом и скрылся до поры в темных, заросших травой оврагах. Мелкая торопливая зыбь бежала из края в край по морскому простору. Светило изо всех сил солнце. Из воды стремительно выпрыгивали и тут же гасли белые слепящие искры.

Кеша не любил и не умел долго молчать.

— Ты на меня обиделась? — спросил он.

Тоня не ответила.

— Ты думаешь, я верю, что про твоего отца болтают? Даже ничуть. Ни столечко.

Тоня шмыгнула носом, вытерла кончиком пальца слезу, но по-прежнему не посмотрела на Кешу и не сказала ему ни слова.

— А я тебя по тайге искал, — сказал Кеша. — Я там клестов видел. Ка-ак налетят… Хочешь, я тебе клеста поймаю?

Тоня бросила камешек, нашла другой и снова бросила.

— Не надо мне твоих клестов.

— А чего? Знаешь, как поют — почище патефона!

Кеша прищурил один глаз, сложил губы трубочкой и засвистел:

— Цок-цек-цок-цик-цэк! Правда, здорово?

Но даже пение клеста не увело Тоню от грустных мыслей. Только посмотрела украдкой на Кешу, хотела было что-то сказать и снова опустила голову.

Кеша понял, что торопиться нельзя. Надо чуточку потерпеть, и Тоня сама про все расскажет.

Так оно и случилось. Тоня бросила на землю камешек и, отводя глаза в сторону, спросила:

— Кеша, ты никому не скажешь, если я тебе что-то скажу?

— Если не веришь, можешь не говорить…

— Нет, в самом деле, не скажешь?

— Не скажу.

— Никому-никому?

— Я ж тебе сказал — никому.

— Ну, тогда ладно… Только ты никому-никому не говори…

Тоня снова замялась. Лицо ее вытянулось и побледнело. Возле губ справа и слева показались маленькие острые черточки.

— Чего же ты, ну?

Слова, которые Тоня боялась произнести, видимо, все ближе и ближе подступали к языку. И Тоня не удержалась.

— Кеша, — едва слышно сказала она, — мама дала мне крестик.

У Кеши от такой новости даже рот перекосило.

— Какой крестик?

— Медный. С ниточкой. Мама сказала, чтобы я на шее носила.

— И ты… ты его носишь?

Тоня покраснела. На лице от волнения высыпали крохотные капельки пота.

— Я только один раз надела. Что теперь делать, Кеша?

Кеша смотрел на Тоню и не знал, что ей сказать и вообще как себя с ней вести. Тоня поняла замешательство Кеши. Не ожидая, пока Кеша прикрикнет на нее или, чего доброго, стукнет, Тоня начала оправдываться:

— Я, Кеша, не виновата. Меня мама заставила. Маме отец Павел крестик дал…

И тут Кешу прорвало. Горячась и размахивая руками, он начал ругать и Тоню, которая надела на шею дурацкий крест, и Петуха Пашку, и вообще всех попов и всех богов на свете.

Тоня сидела притихшая, боялась проронить словечко, и, только когда Кеша чуть-чуть успокоился и снова сел с нею рядом, Тоня спросила тихо:

— Кеша, значит, ты думаешь, бога нет?

— А то есть! Вы ж просили его вчера в церкви: «Помоги, помоги!» Помог рыбакам твой бог?.. Чего молчишь?

Тоня задумчиво посмотрела куда-то вверх.

— Мы его мало просили, — нетвердо сказала она. — Если б хорошенько попросили, он бы спас рыбаков.

— Ничего себе — мало! Вон как поклоны бухала! До сих пор шишка на лбу.

Тоня внимательно ощупала пальцами лоб, пригладила мимоходом прическу.

— У меня шишка не от бога. Я об сосну стукнулась.

— А ты попроси бога, пускай уберет шишку. Он же все может, твой бог.

Тоня снова пощупала круглый, уже чуть-чуть пожелтевший бугорок на лбу.

— Ты, Кеша, глупости не говори. Бог пустяками не занимается…

— А чем он занимается — рыбаков топит, да? — В голосе Кеши вновь закипел гнев. — Я тебе сказал — бога нет, значит, нет!

— А отец Павел говорит…

— Что он говорит?

— Он говорит, бог есть. Если мы не будем верить, он нас покарает.

— А я все равно не верю и плюю на него. Понятно? Если он есть, пускай покарает. Ну, карай! Чего же ты!

Тоня с ужасом смотрела на Кешу. Ей казалось, что сейчас случится что-то страшное и непоправимое. Может быть, расколется небо и появится бог, может, сверкнет над головой Кеши молния или сам черт, выставляя вперед вилы и размахивая хвостом, с криком кинется на Кешу:

«Держи-и-и его!»

Но ничего этого не случилось. Как и прежде, плыли над Байкалом легкие, озаренные солнцем облака, шумели вершинами сосны и выковывал в траве молоточками свое нехитрое счастье тонконогий кузнечик.

Все это немного успокоило и ободрило Тоню. Она тронула Кешу за плечо и, заглядывая ему в глаза, спросила:

— Кеша, ты никогда не верил в бога?

Кеша минутку поколебался, вспомнил что-то, но тут же поднял голову и твердо сказал:

— Никогда!

Тоня с уважением смотрела на Кешу. На лице ее попеременно отражались и зависть, и удивление, и какой-то далекий, не угасший еще страх.

И вдруг Тоня хитровато улыбнулась.

— Кеша, а когда ты варил кота, ты тоже не верил?

Кеша покраснел.

— Глупая ты, — сказал он. — Я кота из-за тебя варил. Ты ж сама со своим котом привязалась. Если хочешь, я тебе сто котов сварю… — Кеша поднялся с земли и уже совсем твердым и решительным голосом добавил: — И вообще нечего тут сидеть, пошли домой!

Отец и мать были уже дома. Сарма застала рыбаков возле мыса Кадильного. Там они и отстоялись в узком, закрытом с трех сторон высокими скалами затоне.

Никаких особых разговоров с отцом и матерью у Кеши не произошло. Кеша сунулся было к отцу с расспросами, но отец ничего объяснять не стал. По глазам отца, по тому, как он медленно сжал, а затем так же медленно, с натугой распустил руку, Кеша понял, что вестей хороших нет.

Сам Кеша тоже не стал рассказывать отцу про ночные приключения. Хвалиться было нечем. И рыбак, которого Кеша хотел спасти, погиб, и сам чуть-чуть не пошел на дно.

На Байкале живут простые, суровые люди. И они, эти люди, не любят хвастунов и балаболок. Сделал дело — и ладно. Сиди под лавкой, пока не спросят. А тут что, тут даже и дела никакого не было!

Видимо, по этой же причине молчал до поры и дед Казнищев. Так или иначе, но Кешу никто про ночное плавание не спрашивал.

После сармы всегда наступает штиль. Так и в Кешиной жизни. Тишина. Безмятежность. Покой. Живи себе и дыши. Но такое житье-бытье продолжалось недолго. Не успел Кеша забыть про сарму, не успел забыть про свои встречи с Пашкой Петухом, по Байкалу пошел гулять от избы к избе разговор про святую церковь на дне моря.

Болтали, будто бы в церковь с золотым крестом на макушке приходил по ночам сам бог. Расхаживал там взад-вперед, размахивал золотым кадилом и пел приятные божественные песни. И уже какие-то старухи взбирались втихомолку на гору и там стояли до зари, клали земные поклоны и подпевали богу тоненькими, жалкими голосами.