Владимир Тендряков - Ночь после выпуска (сборник)

– Не вытерпел. Пришел спросить: увидели?.. Ну и как?..

Прежнее необъяснимое недружелюбие в голосе и настороженная неприязнь в глазах.

Лицо Василия Петровича всегда поражало несогласованностью – крупный подбородок и под беретом обширный лоб мыслителя, а между ними суетно-невыразительные черты, вздернутый, вдавленный в переносье нос, дряблая бескостность на месте скул, маленький аккуратный женский рот, почти неприличный над крутым подбородком. Похоже, Господь Бог замыслил вылепить человека и умным и волевым, но сплоховал, измельчил, напутал, так и выпустил в свет недоделанным.

– Коля у вас? – спросил Аркадий Кириллович. – Я хочу его видеть.

– А зачем?

– Василий Петрович, что с вами?

– Прозрел.

– В чем?

– В том, какой вы опасный.

– Не очень-то удобно выяснять сейчас отношения, но уж раз начали – договаривайте.

– Все умиляются на вас, и я тоже, как все… – Василий Петрович качнул беретом в сторону комнаты, где лежал убитый. – Охладило. А вам… Позвольте вас спросить: вам ничего?.. Вас совесть не грызет?

Неужели этот человек разглядел со стороны то, что мучило смутными подозрениями? Аркадий Кириллович почувствовал зябкость в спине. Но волнения не выдал, спросил спокойно:

– Вы считаете – между убийством и мной есть прямая связь?

– Прямая? Да нет, кривенькая, с загибчиками…

– Докажите.

– Не смей мириться с плохим – требовали от ребят?

– Требовал.

– И будь хорошим без никаких уступочек – тоже требовали?

– Тоже.

– Так что ж выходит: поперек жизни становись, ребятки. Вникните – страшно же это! Малая щепка реку не запрудит.

– Считаете, что я как-то настроил Колю Корякина?

– Считаю – подвели мальчишку, как меня в свое время.

– Вас?..

Василия Петровича всего передернуло, даже голос у него сразу стал тоньше:

– А то нет! Был человек человеком, растущим инженером считали. Так стукнуло меня к вам сунуться – справедливости великой, видите ли, захотелось. А вы известный специалист по справедливости, апостол святой! И полез я с вашей святостью, как Иван-дурак с плачем на свадьбу, другим настроение испортил, а сам с помятыми боками за дверью оказался. Кто я теперь?.. Наряды выписываю на починку газовых плиток. К большому делу не подпускают – людей подвел.

– Так я виноват в том, что не отказал вам в помощи?

Василий Петрович резко подался вперед, словно сломался в пояснице – разлившиеся зрачки, задранный нос, кривящиеся губы:

– Не помогайте! Просить будут – никогда не помогайте! Отказывайте! – С жарким дыханием, шепотом: – Хуже людям сделаете.

И этот выпад, горячее до ненависти убеждение наконец-то возмутили Аркадия Кирилловича.

– Мне пятьдесят четыре года, – сказал он жестко и холодно. – За свою жизнь я многим помог, благодарностей слышал достаточно, а вот такие упреки – только от вас.

Василий Петрович откачнулся, сразу потускнел, стал просто хмур.

– И я благодарил, если помните… Теперь вот опомнился, – проворчал он в сторону. – Да во мне ли дело? В Соньке… Дочь мне родная, боюсь за нее. Доу́чите вы ее – тоже на рога полезет… Ну-у нет! Не хочу! Переведу из школы…

В это время за темным окном, внизу, со дна ночной ямы, послышался шум моторов, скрип тормозов, хлопанье дверок, смутные голоса. Василий Петрович передернул плечами, подобрался:

– Милиция подкатила. Наконец-то!

Он боком двинулся к двери, но в дверях задержался, обернулся к Аркадию Кирилловичу, бросил:

– А Гордин-то прав! Во всем прав!

Бесшумно исчез.

Гордин?.. В свое время Потехин постоянно произносил эту фамилию, и каждый раз с выстраданным проклятием. Даже для Аркадия Кирилловича неведомый Гордин стал олицетворением нечистоплотности, лживости, безудержного корыстолюбия. Пока не забылся.

А по лестнице прибойной волной стали нарастать шаги. Чем ближе, тем, казалось, больше становилось идущих, словно на каждом этаже распахивались двери, присоединялись люди, росла толпа.

Аркадий Кириллович опоздал к Коле Корякину, сейчас милиция возьмет его под свою опеку, придется просить разрешения свидеться.

Аркадий Кириллович поднялся, чтоб встретить надвигающуюся процессию.

Невысокий человек с фатоватой выправочкой, в ладно сидящем темном плаще, в глянцеватой от дождя легкомысленной кожаной кепочке с намеком на козырек, лицо скуластенькое, несолидные усики и быстрые, цепкие черные глаза.

– Я инспектор уголовного розыска Сулимов, а вы кто? – спросил он чеканно. За начальственной строгостью пряталась молодая простодушная задиристость.

– Я учитель Памятнов Аркадий Кириллович.

– И что вы здесь делаете?

– Пока ничего. Только переживаю.

– Гм…

Инспектор Сулимов оживленно ощупывал блестящими смородиновыми глазками, явно оценивал столь неуместного возле преступления пожилого, представительного учителя с внушительным, иссеченным крупными складчатыми морщинами лицом.

– Это мой ученик… – выдавил Аркадий Кириллович.

– Вы здесь живете? Как вы сюда попали раньше нас?

– Здесь живет еще одна моя ученица. Она вызвала меня по телефону.

– И часто вас так… среди ночи?

– Впервые.

– Все-таки что же вы намереваетесь тут делать?

– Вот собирался встретиться с ним. И не успел.

– С преступником?

– Он для вас преступник, для меня – ученик.

– Надеетесь чем-то ему помочь?

– А вы считаете, что он не нуждается в помощи?

– Нет, не считаю.

– Ну так если кто-то и сможет помочь ему, то, думается, только я. Его матери самой, наверное, нужна помощь.

– Однако вы самонадеянны. Уж не думаете ли, что способны снять с него вину?

– Его виной займетесь вы. Я – им самим.

– Что это значит?

– Это значит, что он не случайно сорвался на столь ужасный поступок – заставило что-то страшное. И нетрудно представить, в каком состоянии он теперь находится. Кто-то должен понять его, кто-то, кому он может довериться. А мне он всегда доверял.

Сулимов задумался, отвел в сторону взгляд. Из комнаты, где лежал убитый, доносились озабоченные голоса, там уже действовали его помощники.

– А он нормален? – осторожный вопрос.

– Вполне.

– Тем хуже, – нахмурился Сулимов.

– Так вы разрешите мне сейчас поговорить с ним? – попросил Аркадий Кириллович.

– Аркадий Кириллович!.. – торжественно уставился прямо в глаза Сулимов, всем своим видом показывая, что не упустил из разговора ни одного слова, даже имя-отчество с лета запомнил. – Аркадий Кириллович, не лучше ли нам поговорить с ним вместе? Вы нам поможете что-то открыть, мы – вам.

– Я даже не уверен, товарищ Сулимов, что он распахнется и передо мной одним, а уж при вас, скорей всего, совсем замкнется.

– Я не могу допустить вас к нему, пока сам не допросил. Вообще до окончания следствия свидания не разрешены.