Ксения Ползикова-Рубец - Они учились в Ленинграде

— Пересадка будет в Кирове. Лучше ехать на Вологду. Смотрите сюда, тогда вам самим станет ясно, — говорит он и водит по карте карандашом.

В комнате, как говорят, яблоку негде упасть. Здесь матери с детьми на руках, ребята, цепляющиеся за материнские юбки, старушки, тревожно слушающие разговоры, которые ведут их дети или внуки.

— Скажите, а пчелками на Алтае я смогу заняться? — спрашивает древний старик.

— А вы пчеловод? — интересуется Мария Николаевна.

— Нет, я пенсию получаю. Был рабочим на заводе, а вот еще мальчонкой при деде на пасеке жил. Теперь бы и пригодилось! И от меня была бы польза!

Пока Мария Николаевна соображает, как с цветами и травами на Алтае, Александр Маркович говорит:

— Ты бы лучше, дедушка, пробирался туда, где твои заводские. А может быть, у тебя родные где-нибудь есть, к ним бы ехал.

Большинство лиц тревожно: враг заставляет людей бросать насиженное место.

— А что нас там ждет? Не придется ли жить с малыми детьми под открытым небом? — спрашивает женщина с ребенком на руках.

— А работу там дадут? — спрашивает другая.

— Граждане, — говорит Мария Николаевна, и твердое убеждение звучит в ее голосе, — если в условиях Ленинграда сумели организовать ваш выезд, то неужели там, куда вы едете, вас не сумеют встретить?!

Слова Марии Николаевны многих успокаивают. Люди выходят из комнаты с посветлевшими лицами и благодарят учителей.

Мы очень устаем в эти дни; к 8 часам утра надо уже быть на пункте, а кончать работу порой не удается и к 9 часам вечера.

Среди уезжающих много наших учеников и учениц.

К столу протискивается Коля, ученик 5-го класса, большой шалун.

— Мария Николаевна, вы меня не узнаёте?

— Здравствуй, мальчик, — ласково говорит Мария Николаевна, — ты что же со школой не уехал?

— Мы все едем в Ярославскую, к дедушке. А вы не поедете?

— Нет, ты видишь, у нас здесь работы много. Мария Николаевна через стол протягивает Коле руку.

Он изумлен, но быстро понимает, что с ним прощаются, как со взрослым. Коля крепко жмет руку Марии Николаевны и совсем серьезно говорит.

— Не поминайте лихом! — Потом он отходит от стола, но, дойдя до двери, возвращается обратно со словами: — Мария Николаевна, может, вам придется ехать по Волге, запомните: пристань «Коминтерн». Рядом с ней и наша деревня Гнездово, а дедушку, как меня, зовут Николай. У нас можно пожить, изба большая, корова есть, молока много!

Мария Николаевна совсем растрогана:

— Спасибо, спасибо, Коля, запомню обязательно. Эвакуация оборвалась внезапно. Враг стал бомбить железнодорожные и водные пути.

Теперь я знаю, что значит «бомбежка».

Вчера вечером все были дома. В квартире шла обычная жизнь после трудового дня.

«Воздушная тревога, воздушная тревога, воздушная тревога!» — громко оповещает радио. Сирены воют во дворах домов, слышатся протяжные гудки, свистят тревожно паровозы. Мы понимаем, — враг над городом. Двенадцатилетняя Нина спешно гасит в кухне примус, ее мать хватает противогаз и спешит на чердак; кто-то бежит по коридору и напоминает: «Проверьте светомаскировку!» Я спешу одеться.

И вдруг дом сотрясается от взрыва… Дверь в коридор открывается сама собой. Гул самолетов в воздухе. Вновь отвратительный свист падающей бомбы…

Дом качнуло… Коридор и кухня ярко осветились каким-то желтым, необычайным светом. Бегу туда. Окно раскрыто, и мне ясно: горит что-то во дворе.

Выбегаю на лестницу. Вася Кадушин, ученик 7-го класса, и еще какие-то мальчики бесстрашно гасят «зажигалки», засыпая их песком. Во дворе светло как днем. Мне показалось: горят три «зажигалки».

— Что вы, — «три»!.. — говорит по окончании тревоги Вася. — Я сам потушил три, да еще ребята тушили и дворник.

Поднимаюсь на чердак; на горизонте полыхает море огня, и над ним, даже во мраке ночи, виден густой черный дым. Временами что-то взрывается внутри бушующего красного пламени, и оттуда выбрасываются целые снопы ярких искр. Больно, очень больно, но не за себя. Больно за Родину, за наш город.

Что это горит? Вокзал, заводы, склады? Гневом наполняется сердце.

Вчера было девять воздушных тревог. Очень утомительно по нескольку раз в день обегать госпитальные палаты, отправляя в бомбоубежище всех, кто может ходить. Тяжело раненных мы оставляем в палатах. В операционной и перевязочной работа продолжается.

— Доктор Нина Петровна оперировала сегодня в течение четырех тревог, — рассказывает мне Ира, — и так спокойно, точно ни ей, ни больным ничего не грозит. Только выйдя из операционной, сказала: «Пусть мне в ординаторскую принесут крепкого чаю».

— Прекрасно работают и держат себя в операционной ваши девушки, — говорит мне очень требовательная хирургическая сестра.

При бомбежках большинство населения спускается в бомбоубежища. Многие матери с детьми еще с вечера отправляются туда. Понятие «бомбоубежище» входит в сознание ленинградцев как нечто совершенно необходимое, всегда существовавшее.

В одну из бомбежек был поврежден бывший дворец графов Шуваловых на Фонтанке. На другой день в очереди передо мной стояла старушка и повествовала:

— Разбомбило на Фонтанке господский дом. Жили там раньше господа, графья… Папаша мой у них дворником служил. Комната была у нас около подъезда. И как сейчас помню: налево конюшни и каретный сарай, направо подвал, а вот уж где у них было бомбоубежище, — никак припомнить не могу. Девчонкой еще я тогда была.

Дружный хохот всей очереди был ею воспринят с обидой.

— Над чем смеетесь? Старому человеку забыть простительно.

Убежища, конечно, играют в нашем городе огромную роль и спасают тысячи человеческих жизней.

В случае обвалов откапывают людей команды МПВО. Это очень опасная работа: малейшая неосторожность, и может рухнуть стена, обрушиться балка. Но наши мальчики принимают участие в этой работе.

Они с гордостью рассказывают мне:

— Мы теперь в команде МПВО.

— Что же вы там делаете? — спрашиваю я.

— Раскапываем, конечно, — важно отвечает мне один из них. — Я как услышу отбой и вырвусь из бомбоубежища, так хватаю лопату и бегу к дому, — куда бомба попала. Обязательно надо иметь свою лопату, а то у дружинниц не допросишься. А Юра и на крышу с лопатой лезет. Он в своем доме пожарник. Говорит, — лопата и на крыше пригодиться может. Юрку даже отвечать за раскопку назначают, он уже знает, как раскапывать.

— Да и силища у него! — с завистью говорит тщедушный, хрупкий Коля.

— Недавно они отрыли живыми мать и грудного ребенка. Мать вся изранена осколками…

Моя ученица Аня подробно рассказывала мне, как она с ребятами участвовала в ликвидации последствий бомбежки: