Аделаида Котовщикова - Кто бы мог подумать?

Ещё в самом начале этой внезапной баталии Таня, бросив своего уродца, кинулась помогать Косте. Сказать по правде, помощи от неё было на грош, а помехи много: она совалась Косте под ноги, снежки подавала крошечные, два раза у неё сваливалась галоша с валенка и утопала в снегу. Пока Таня её вытаскивала и надевала, можно было десять снежков запустить. Зато сколько рвения было в Танькиных бестолковых движениях!

— А сейчас мы подготовим удобные позиции для наступления! — громогласно объявил Костя. — Давай, Татьяна! — И стал расчищать снег в сторону осокоря.

На момент во вражеском лагере наступила неуверенная тишина.

Потом Толька азартно завопил:

— Взво-од! На подготовку позици-ий! — Снег полетел из-под его лопаты.

Схватились за лопаты и Слава с Мухиным.

Расчистив метра три, Толька решил, что дистанция достаточно улучшилась, и снова открыл артиллерийский огонь. Возобновил обстрел и Костя.

Так и действовали: то расчищали дорогу, то колошматили друг друга снежками.

И вот сошлись.

— Соединение фронтов! — заорал Толька и облапил Славу Куркова.

Таня обняла Аллу. Ира прыгала вокруг Кости.

Все кричали:

— Ура-а! — И лица у всех были счастливые: ведь из врагов они превратились в соединившиеся армии.

— У тебя же рука болит, — сказал Костя Ире. — А ты снежки подавала.

— Рука? — Ира посмотрела на намокшую повязку. — Прошла, наверно.

— Как я устала! — Таня села прямо в снег. — Здорово мы поработали, правда, Костя?

«Ничего себе — работа! — подумал Костя. — Больше в снежки играли, чем работали». Он чувствовал себя виноватым.

Мало того, что поддался игре, так ещё получил от неё немалое удовольствие.

— Славная какая дороженька получается! — нахваливала Таня.

— Неплохая, — важно согласился Толька.

— Очень даже красивая, — подтвердила Ира.

Костя вздохнул:

— Да где уж там… И когда мы её кончим… при таких темпах? Но не бросать же на полдороге.

— Дорогу — на полдороге! — фыркнул Мухин.

Следующий сбор Костя назначил на воскресенье.

До воскресенья оставалось три дня. А в пятницу классная руководительница пятого класса, ботаничка, сказала Косте:

— Дёмин, после уроков зайди в учительскую, не забудь! С тобой хочет поговорить Тамара Георгиевна.

Ботаничка смотрела на Костю с любопытством. Это было странно. Костя сразу залился румянцем, переспросил:

— Тамара Георгиевна?

— Ну да. Учительница второго класса… Ты с ней не знаком.

— Знаком… — пробормотал Костя, окончательно смутившись.

Во втором классе он видел мельком молодую женщину в синем вязаном жакете и шёлковой розоватой блузке. Понимал, что это учительница его октябрят, здоровался с ней. Кажется, он слышал её имя. Значит, Тамара Георгиевна? Зачем он ей понадобился?

После пятого урока Костя, весь внутренне сжавшись, открыл дверь учительской:

— Можно?

Тамара Георгиевна сидела за столом и проверяла тетради. Положив авторучку, она несколько долгих мгновений разглядывала Костю. Наконец спросила строго:

— Почему ты самочинствуешь, Дёмин?

— Как это? — Косте пришлось слегка кашлянуть, чтобы обрести голос.

— Ни с кем не советуешься. Ни с советом своего отряда, ни со старшей пионервожатой, впрочем, она сейчас больна… А главное, со мной! Ты обязан со мной советоваться.

— В чём? — хрипловато спросил Костя, переминаясь с ноги на ногу.

Тамара Георгиевна разволновалась. Щёки у неё порозовели, глаза засверкали.

— Как в чём? Как в чём? Да как же ты можешь этого не понимать? Сегодня директору школы звонили с завода! Хорошо, что мы быстро разобрались. Что тебе взбрело в голову бросать ребят на расчистку улиц? Завтра придумаешь ещё что-нибудь… Они у тебя пойдут разгружать вагоны!

— Я их не бросал. Они сами пришли, своими ногами…

Щекам Кости было горячо, шея вспотела. По наступившей тишине он чувствовал, что все, кто был в учительской, прислушиваются к их разговору. Краем глаза заметил добрую улыбку на лице учителя математики.

К математике Костя особой любви не питал. Но уроки по этому предмету всегда учил старательно. Потому что больше всех учителей уважал математика. Морщинистый, худой человек, с сильной проседью в волосах, уже очень старый, как казалось Косте. А улыбка у него совсем молодая, усмешка не обидная, даже папину напоминает. Трудный материал он объясняет по нескольку раз и всегда говорит:

«Хоть десять раз меня спрашивайте. Лишний спрос не беда. А вот если скроешь непонимание, худо получится. Запутаешься, погрязнешь в невежестве, как в тине болотной».

На уроках математики всегдашняя застенчивость Костю почему-то совсем не мучила.

Улыбка учителя математики немного подбодрила Костю. Он перевёл дух и сказал:

— Вагоны разгружать не поведу. Им не под силу. — Поднял на Тамару Георгиевну глаза, в которых светилось упрямство: — А дорогу в сквере… мы кончим! Как же бросать начатое?

Тамара Георгиевна нервно повела плечами:

— Когда вы собираетесь опять грести снег?

— В воскресенье. В десять утра.

— Ну, хорошо. Я тоже приду… Ступай! Я ещё с тобой поговорю…

Прикрывая за собой дверь, Костя сообразил, что надо было сказать «до свидания», Ирка Сергеева наверняка бы сказала. До него донеслись смех, голоса учителей. Кажется, там возник спор.

За что ему попало и почему звонили с завода директору школы, Костя так и не понял.

Утром того дня, когда Косте было велено после уроков явиться в учительскую, в завкоме раздался телефонный звонок.

Председатель завкома — пожилой, спокойного нрава человек, сам из мастеров, старожил завода, уже не первый год выполнявший нелёгкие свои обязанности в завкоме, — снял трубку.

— Завком? Совсем уже обалдели! Скоро вы детсадников заставите работать! — Визгливый голос возмущённо клокотал в трубке.

Председатель опешил:

— Каких детсадников? Кто это говорит?

— А Зимкова говорит! Из четвёртого цеха. Не узнал меня, Семён Никанорович? Одна там даже поранилась. Взмокли все! И варежки, и носки до голых пяток!

Подсобница Зимкова! То-то ему голос показался знакомым. Вздорная тётка, вечно по всяким мелочам суматошится. Мужа своего, токаря, уж на что тюлень, и то до белого каления доводит.