Владимир Железников - Чучело-2, или Игра мотыльков

— Ты куда пропал, счастливчик? Не дело. Приходи завтра в двенадцать. Составим акт опроса свидетеля. Нет, в двенадцать не годится, не надо срываться из школы. В четыре, без опоздания. — И повесил трубку, не попрощавшись.

Сигналы отбоя больно ударили Костю в ухо. Он нехотя поплелся в милицию. Трусил, поэтому, чтобы как-то утвердиться, выпендрился в свои самые модные шмотки. В скучных и казенных коридорах милиции Костя нашел Куприянова, сидящего в тесной комнатушке еще с двумя милиционерами. Тот встретил его мрачно, оглядел с ног до головы, протянул листок и сказал:

— Подпиши.

Костя прочел акт опроса, в котором было написано, что он, Костя Зотиков, ученик девятого класса 27-й средней школы, двадцать девятого января сего года опаздывал на репетицию школьной рок-группы, попросил незнакомого шофера на улице Фигнера подвезти его. Последний согласился, запросив два рубля. Личность шофера не установлена.

Костя подписал акт, вполне довольный. Он не волновался: история явно шла к концу. Правда, Куприянов вдруг спросил, не поднимая глаз, как бы между прочим, умеет ли он водить машину? Костя, конечно, поспешил ответить, что не умеет, но сразу испугался и, чтобы скрыть растерянность, стал вести себя нагловато, развалился на стуле со скучающим лицом, повесил ногу на ногу. Куприянову это не понравилось, и он спросил неприятным голосом:

— Ты был у старика?

— У какого? — не сообразил Костя.

— У сбитого.

— А зачем?

— Ну, не знаю… Может, тебе угрызения совести не дают покоя, — то ли пошутил, то ли серьезно произнес Куприянов.

— А при чем тут я? — не на шутку испугался Костя.

— Ну, ты сидел в той машине. При чем? Значит, вроде соучастник происшествия. — Глаза у Куприянова сверкнули.

Костю прямо подбросило на стуле от возмущения. Он почти закричал:

— Какой же я соучастник?! Когда я сам пострадавший. — Он и на самом деле искренне считал себя жертвой случая, несчастным. — Сначала я сорвал концерт… Теперь вы меня таскаете… По ночам этот старик снится… Думаете, приятно? Думаете, располагает к спокойной жизни?

— Приятного мало, с одной стороны, — вздохнул Куприянов. — С другой… живет человек вроде тебя, нормально живет, а ему скучно, чего-то недостает. Хочется ему выкинуть какое-нибудь коленце. Выкидывает… и прости-прощай тихая жизнь. А она-то самая желанная, оказывается. Вот ты, например, просто сел в левую машину, ничего особенного: сел, потому что спешил. Не знал к тому же, что она угнанная. У нее же на лбу это не написано. Сел, поехал — и бац! Влип. Последствия, как видишь, самые непредвиденные. Теперь не жалуйся и расхлебывай.

— Так ведь на леваках все ездят, — разозлился Костя. — Можно подумать, что вы не в милиции работаете, а на луне.

— Ездят-то ездят… А попадаются не все. Вот в чем секрет. Кто влип, тот и расплачивается, пока другие гуляют, — насмешливо произнес Куприянов, взял акт опроса, посмотрел на Костину роспись и спросил с участием: — Что ты обмотался шарфом? Заболел?

— Горло берегу, — снисходительно улыбнулся Костя.

— У меня есть рецепт… Когда горло болит, в два счета можно вылечить. Значит, так… Берешь поллитровку, выливаешь в стакан, полощешь горло и выплевываешь, полощешь и выплевываешь. Так всю бутылку. А утром просыпаешься, вспоминаешь, что сделал с водкой, болезнь от огорчения как рукой снимает. — Куприянов коротко захохотал, поглядывая на Костю.

Два других милиционера тоже хохотнули.

А Костя опять ухмыльнулся. Его взгляд говорил Куприянову: давай, трави, выдержим.

Куприянов помрачнел:

— Выйдем. — А в коридоре, оглядев Костину взлохмаченную голову, длинный желтый шарф, обмотанный вокруг шеи, короткие клоунские брюки в клетку, торчащие из-под брюк пестрые носки, саркастически спросил: — А почему ты все по-английски поёшь? Чем тебе наш русский не нравится?

— А что, нельзя? — с вызовом спросил Костя. — Английские песни на английском…

— А сам, значит, японский Самурай! — засмеялся Куприянов. — Ух ты, стервец-космополит! — Он привычным движением схватил Костю за шарф, подтянул к себе, посмотрел на него злыми глазами и прошептал: — Мой тебе совет, счастливчик, ты эту свою вечную ухмылку спрячь, а то она раздражает нашего брата. Лады? — И повел Костю к следователю, размахивая подписанным актом, вышагивая непомерно широким шагом, несмотря на небольшой рост.

Костя шел следом за ним с безразличным видом, только один раз, когда он увидел за окном улицу и прохожих, спешащих по своим делам и слоняющихся без дела, то почувствовал легкую тоску по свободной жизни.

— Между прочим, кто твои родители? — вдруг спросил Куприянов.

Костя заметил, что Куприянов всегда задает вопросы неожиданно, точно хочет застать собеседника врасплох. Но он был начеку. Ему не хотелось открывать тайну своей личной жизни, рассказывать первому встречному, что у него нет отца, и он соврал:

— Родители работают на заводе радиоаппаратуры (хотя там работала только его мать).

У следователя Куприянов снова расцвел, всю его мрачность как рукой сняло.

— Привел к тебе Зотикова. — Куприянов с любовью посмотрел на Костю, излучая сияние. — Он и есть наш знаменитый Самурай! Ты его никогда не слышал? Отстаешь, старик. Твоему старшему сколько? Четырнадцать?… «Металлом» увлекается? Ну так ты обратись к нему за разъяснением, он тебе все в красках разрисует. — Выразительно подмигнул Косте и вышел.

Следователь встал, кивнул Косте: мол, пошли, и выкатился из кабинета. Он привел Костю в просторную комнату с зарешеченными окнами. У стены, плечом к плечу, сидели шестеро мужчин, а чуть в стороне милиционер. Он тусклым голосом предложил Косте опознать среди этих шестерых шофера, который его вез, когда случился наезд.

Костя посмотрел на мужчин — они были для него одинаково однообразны и скучны — и отвернулся. Ему сразу стало тоскливо от серости этой убогой комнаты с блеклыми стенами, с решетками на голых окнах, со старой, облупленной мебелью и грязными полами, на которых видны были многочисленные следы от мокрых ботинок.

— Ну что, никого не узнаешь? — спросил следователь.

Костя помотал головой.

— А ты всмотрись, — приказал следователь. — Не стесняйся, всмотрись.

— А я и не стесняюсь, — ответил Костя. Он вдруг смекнул, что если никого из них «не узнает», то его будут таскать без конца в милицию и показывать ему новых и новых шоферов. Поэтому он решил разыграть следователя, ткнул пальцем в самого крайнего мужчину, мордатого, краснощекого, и сказал: — По-моему, вот этот. — Помолчал, перевел взгляд на худого, низкорослого, со злобинкой в лице и произнес: — Нет, пожалуй, тот шофер смахивал больше на этого гражданина.