Гавриил Левинзон - Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки
- Название:Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Детская литература
- Год:1982
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Гавриил Левинзон - Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки краткое содержание
Повесть о современном подростке, о его жизни в школе и в семье, о его ошибках и заблуждениях, о том, как он разобрался в сути мещанской психологии.
Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Мы будем с тобой видеться каждый день, ладно? Сюда приходи, а я тебе звонить буду.
— Ты что! — сказал я.
Бабушка вышла из комнаты — наверно, всплакнуть.
Я встал с дивана, взял папу за руку и потянул к двери. Я заглядывал ему в глаза и улыбался. Он покачал головой, и я понял, что так ничего не выйдет. У Генки Куксина, моего одноклассника, ушел отец, так Генка, по-моему, даже не удивился: он с дерева падал, под машину раз попал, обе ноги в гипсе были, с ним всякое может произойти, он уже это знал. А я такое понять не мог. Конечно, ошибка произошла, и сейчас все выяснится.
— Это из-за темы, да? — спросил я. И стал объяснять папе, как это глупо бросать из-за темы родных людей. Если бы я был отцом, я бы так не поступил.
Папа попросил, чтобы я подал ему портфель — он на полу стоял, у самой двери, тот самый, который дед ему купил. Папа вытащил из портфеля папку, раскрыл, и я увидел ее: две буквы «ф» рядышком и волнующее слово «ЭВМ». Я не знал, что она так разбухла. Вначале шли страницы, отпечатанные на машинке. Я полистал их, красиво располагались абзацы, формулы были вписаны фиолетовыми чернилами. Почерк был не папин. Как будто сама тема обеспечила себя формулами. Обидно было, что отпечатанных страниц немного. Дальше было от руки: тоже формулы, какие-то вычисления, на полях кое-где стихи попадались. Видно, папа по памяти записывал. «Никому ведь я не продал ни души, ни тела». «Начитался! — подумал я. — Хороший сын не должен своего отца и близко к стихам подпускать».
— Тут речь должна была идти о том, — сказал папа, — что внедрение ЭВМ на одном заводе принесло замечательные результаты. Никто в этом не усомнится. Статья даже в газете была. Так решено считать: как задумано, так и получилось. Но, понимаешь, ничего не получилось. Вот тут я все подсчитал. — Папа отделил листы, написанные от руки. — Не сумели. Если бы можно было защитить диссертацию о том, что внедрение ничего не дало, потому что то-то сделали не так, а того-то не сделали, — это было бы полезным делом. Но таких диссертаций защищать не принято…
Все было понятно: к папе прицепилась правда. Я старался не думать о том, как бы славно у нас сложилось, если бы папа разочек решился соврать. Всего разок! Ну, если ему этого не нужно, так для родных людей. О нас надо было думать! Папа понял, какие слова у меня просятся на язык.
— Я пытался, — сказал он и показал мне листы, отпечатанные на машинке. — Знаешь, что это означает? Рекомендовать и другим заводам делать так же. Я тянул… Три года не мог принять решения. У нас такой благополучный дом. Но я, конечно, знал, что никогда этого не сделаю. Ты думаешь, наверно, что самое страшное — это смерть? Нет, бессмысленность.
— Ладно, — сказал я. — С темой покончено — пошли домой.
— Не выйдет. Таким я в доме не приживусь. Не монтируюсь. Отторгает меня дом. Ты понял, в чем дело? Все должно быть по-другому. Я уже ушел из НИИ. Поступил на работу в школу. Я ведь учитель. Это у меня получалось. Почему я столько лет не тем занимался? Какие мы медлительные. Почти сорок лет жизни я потратил на то, чтобы научиться принимать решения.
Я им залюбовался: лопушандец говорил о Высоком Смысле. Он принял решение, объяснял он, и все встало на свое место. Он сразу же осмыслил значение свершившегося. Он, как умел, участвовал в жизни и потому имеет отношение теперь ко всему. Я вряд ли сумею передать, что он говорил. Выходило, что пакость, которую он устроил себе и родным людям, полна Высочайшего Смысла: на всю Вселенную распространяется, имеет отношение к каждой звездочке, видимой нами и невидимой! Но и это еще не все. Он намекнул, что имеет отношение ко всем временам: к прошлым и будущим. Все он в себя вобрал, совершив эту пакость. Честное слово, он это говорил! Он твердил, что постиг смысл поступков. Пока он это твердил, на земле люди совершили поступков больше, чем звезд на небе. Всяких: хороших, плохих, объяснимых, необъяснимых, — кто может разобраться во всем этом? Один я пытаюсь. Но ясно мне пока только одно: необъяснимые поступки люди совершают потому, что иначе не могут. Просто наш дом стал жертвой Высокого Смысла.
И еще я понял: необъяснимые поступки, Высокий Смысл — они делают людей красивыми. Я никогда не любил его так сильно! Какое барахло, по сравнению с моим отцом, Мишенькин отец с защищенной темой, «Жигулями» и привычкой подмигивать. Даже сравнивать неприлично. А я завидовал Мишеньке. Почему я ни разу никому не сказал, что горжусь своим отцом?! «Быстроглазый папку проглядел», — подумал я. Я поцеловал его, обнял за шею, прижался щекой к щеке, я пытался его приподнять с дивана. Я наметил путь прямо к двери, но у меня силенок не хватило. Лопушандцев приятно любить: если уж улыбка, так улыбка; если ты прижмешься к лопушандской щеке, ты знаешь, что это не просто так — он не сидит и не ждет, когда это кончится.
— Ты же все понял, — сказал папа. — Иди к маме.
Он проводил меня на лестницу. Я два раза оборачивался, чтоб улыбнуться ему. Некоторые считают, что прощаться надо побыстрей. Ничего подобного. Тот, кто так думает, ничего не смыслит в человеческих отношениях. Я вернулся, взбежал по лестнице до того места, откуда был виден папа, стоявший в дверях на тот случай, если мне захочется вернуться, и я помахал ему рукой, а потом уже припустил вниз и бежал до самого скверика у церквушки. Мама сидела на той же скамейке, все еще для фотографирования в профиль, и не подала виду, что заметила меня. Я сел рядом с ней.
— Все должно быть по-другому, — сказал я. — Ты поняла?
Она взглянула на меня, резко повернула голову, наверно, подумала: «Так ты за него?»
— Я тут буду ждать, — сказал я.
Она опять на меня так же взглянула.
— Ты уже сориентировался? — Она похлопала меня по щеке, довольно сильно — не такая уж это была ласка. — Если я задержусь, иди домой.
Я сидел и обдумывал то, что надо было обдумать. Все мои мысли начинались со слова «допустим». Уже совсем стемнело. Я только догадывался, что на соседних скамейках сидят люди. Потом я догадался, что их не стало. Мы один на один остались с церквушкой. Она была памятником архитектуры, а я человеком, которому незачем идти домой. Я перебирал свои «допустим».
О том, как я расстался с близким мне человеком, решившим перебраться в другую эпоху
Допустим, все будет по-другому: мы перейдем жить к бабушке номер два. Книжку любимую я с собой заберу. «Симфонию» и магнитофон тоже. Папину пишущую машинку, любимые вещицы, транзисторный приемник… Для каждой вещи я подбирал место в бабушкиной комнате. Одежки вместе со шкафом, сервант… придется вынести бабушкин диван. Кстати, на чем мы будем спать? Что, если, как в поезде, сделать верхнюю и нижнюю полки? Бабушкин стол пришлось тоже убрать… фарфоровых охотников уже кто-то свалил на пол, и они разбились. Бронзовая собака задрала голову и завыла. Хвост она все еще держала на отлете. Папа зацепился за «Симфонию» и упал на деревянный домик с аистом на крыше. Аист закричал, как кричат лебеди в пруду в нашем парке. «Может, это не аист, а лебедь? — подумал я. — Но ведь лебеди не живут на крышах». Бабушка номер два стояла и раздумывала, как добраться до двери. А мама сидела на шкафу, свесив ноги: там просторней. Мне было ясно: все это не для Дербервиля.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: