Татьяна Поликарпова - Две березы на холме

А надо бы сказать правильно, чтоб сразу все поверили. Ведь ждали моего ответа все ребята, а не один Лешка. Они сразу притихли, когда Никонов задал свой злой вопрос. И вот я порю чепуху. Как только я ответила, все зашумели опять.

В общем-то, все согласились, дежурить будет интересно, только Зульфия справедливо, конечно, заметила, что ради нашего интереса никто бы не стал хлопотать.

Опять стали смеяться, придумывая, как можно напугать дежурных: тогда и интерес, когда страшно!

Говорили, что надо выдолбить тыкву, прорезать в ней дырки для глаз и рта и подсвечивать изнутри из тыквы свечкой. Если в темное ночное окно заглянет такой страшила, да когда не ждут, тут можно с ума сойти, как жутко станет!

- Ну, Плетнева, мы вам с Веркой устроим интерес! Мы такой вам устр-р-роим р-р-разинтересный интер-р-рес! - радовался Лешка, раскатывая свое трескучее «р». - Коська, мы знаешь что сделаем!…

И он, повиснув на плече своего друга, отвел его от нас и что-то, видимо, ему шептал. Потому что вскоре из темноты грохнул их мерзкий хохот.

- Гиены! - не удержалась я от злости.

- Ш-то?! - надвинулся на меня Лешка.

- Она говорит: так, как вы, гиены хохочут, - как будто с иностранного, перевела Зульфия.

- Ладно, мы с вами там и за гиен рассчитаемся, - опять успокоился Лешка, вспомнив, видимо, о своем кровожадном плане.

Остальную дорогу они с Коськой шли впереди нас, и время от времени хохот гиен повторялся.

Тетя Еня только головой покачала, услышав, зачем нас темным вечером собирали.

- Хотят из вас храбрых бойцов воспитать, - проговорила она. - Да только беды бы не вышло.

Вот он, ответ, который я не нашла вовремя! Как же это я! Ведь ясно же, и что-то такое мерещилось и мне, так нет, не нашлась…

Конечно, не деревяшки охранять, а воспитывать в нас смелость и ответственность. Скажи я так Никонову, тогда бы и весь разговор по-другому пошел.

Но потом я подумала, что и тут ребята прицепились бы: смелость, мол, будем испытывать - пугать придем смелых-то!

Я сказала об этом Зульфии, и мы посмеялись на сон грядущий.

И уснули. Утро вечера всегда мудренее!

Пришли мы в школу, а там - как в разоренном муравейнике: ребята снуют из класса в класс. Галдят, шумят, покрикивают, хохот взрывается то и дело. Дым коромыслом! Всё про дежурства! Мы тоже немедленно включились. Стали Вере рассказывать, что Никонов и Карпов хотят нас на дежурстве напугать. Вокруг тут же собрались остальные девчонки. Стали ахать, охать, вспоминать разные истории, когда и где до смерти человека напугали. У нас так: чуть что, давай сразу смертные случаи в пример приводить. Хорошо хоть, звонок прозвенел наконец, и все разбежались по местам.

Пришла Анастасия Ивановна, красивая, свежая, чем-то раздосадованная. Встала над столом, опираясь о него дивными своими руками, бросила нам:

- С новостью вас, вояки!

- Спасибо, - нестройно ответил класс.

- Представляю, как вы будете дежурить. Проспите небось и царствие небесное! - продолжала она с полным к нам презрением. А сама между тем уже пробегала глазами журнал, выискивая жертву.

Однако Анастасия Ивановна не стала никого вызывать, а снова заговорила:

- Директор нас, учителей, просил не спрашивать дежурных на следующий день. Но я ему сказала: «Раз дежурства ввели для испытания и закалки учеников, а время сейчас военное, от всех требуется больше, чем обычно, то пусть они (значит, вы, - пояснила она) напрягут свои силы, я буду спрашивать и дежурных без скидки. Другие учителя, может, вас и помилуют, я - нет. - И добавила, покачав сокрушенно красивой головой: - И сколько слов, сколько хлопот из-за того, что раз в месяц наши здоровые ребята чуть меньше поспят! Просто удивительно! Начнем урок.

Наверное, не одна я в классе чувствовала себя пристыженной. Недаром все-таки Анастасия Ивановна красивая. Не просто так. Умела она поддержать в нас мужество, как и тогда, в прошлом году зимой, когда мы волков боялись. Молодец она, а не злая, решила я. Действительно, раз в месяц подежурить ночью! А мы уже разохались, как да что.

Вдруг раздался голос Лешки:

- Да, Анастасия Ивановна! Об чем разговор! Да мы хоть каждую ночь не будем спать, а всё физику учить!

Класс захохотал облегченно. Еще и потому, что Лешка ничего не учил. Только если урок не провертится, послушает, так ответит.

- Ты, Никонов, парень бравый. Будь моя воля, я б тебя сразу отправила к партизанам, разведчиком. Там бы ты пригодился. Да, глядишь, и в ум бы вошел. Понял бы, что ученье - свет.

- Ух, Анастасия Ивановна! - обрадовался Никонов, но не сдался. - А вы бы - генералом! Мы бы с вами…

Но Анастасия - не Мелентий Фомич, ее не заведешь на разговор.

- Все, Никонов, - сказала она негромко. - Поговорили.

Так вот все это началось.

Когда мы уходили в тот день домой, увидели: человек пять из седьмого класса возле здания начальной школы - главного штаба дежурств - пилили и кололи дрова.

- Зачем? - спросила Тоня Антипова.

- А для ночи! Печку топить! - ответила одна девчонка, набиравшая охапку дров. - Ночью холодно знаешь как!

Вечером на школьном дворе собрался народ: ребятам не терпелось поглядеть, как начнется дежурство. Крыльцо начальной школы, более широкое, чем наше, - вроде небольшой открытой веранды - походило на сцену, наверное, и потому еще, что его освещал фонарь «летучая мышь», стоящий на верхней ступеньке.

Актером был парень-семиклассник. Держа наперевес деревянную винтовку (все деревянное: затвор, искусно выпиленный, ствол, штык), он стоял и, свирепо потрясая штыком, кричал под общий хохот:

- Бабы, цурюк! Цурюк! Девки, форвертс, форвертс!

Подражал фильмам про немцев. Ему кричали снизу, со двора:

- Федьк! Фриц! Устав нарушаешь! Тебе надо вокруг объекта ходить, а ты на крыльце торчишь! Заяц ты, а не часовой!

Федька опять свое «цурюк!» кричит и добавляет:

- Руссиш нихт ферштанде! - Потом обернулся назад и крикнул: - Валька! Давай гранаты! Мы их счас гранатами отгоним!

А ребята восхитились:

- Фриц! Федька! Ты по-немецки шпрекаешь будь здоров! Тебя бы Анастасия послушала - сразу б «пять»!

И тут на крыльцо вышла девчонка с гранатами в обеих руках.

Так вот кого видели мы в минувшую субботу, когда шли домой! Она нам повстречалась у самого леса. Очень понравилось мне тогда ее лицо, сразу видно - не здешняя, не пеньковская. А Степка Садов пояснил: «Это нового лесничего дочка. С кордона».

Лесной кордон - лесничество, дома два-три - стоял на опушке того леса, через который мы ходили. Только наша дорога поворачивала резко влево вдоль леса, а на кордон - вправо.

Наверное, эта Валька первую неделю училась. Многие ее еще не знали, потому что стали спрашивать друг друга: «Чья это такая? Чья это?» И кто-то отвечал: «Наша это! Новенькая у нас! Валька Ибряева!»