Павел Бляхин - Москва в огне. Повесть о былом

Но в данный момент о таких мелких вещах я меньше всего думал. Я спешил в Москву, которую видел только в мечтах да в бабушкиных сказках. Это было в ноябре месяце тысяча девятьсот пятого года. В моем кармане лежал фальшивый паспорт на имя Павла Рожкова, а в памяти крепко засел адрес явки Московского комитета РСДРП (большевиков): Никитские ворота, книжный магазин «Грамотей»…

Кавказ остался позади. Далеко. Остались там и мои славные друзья бакинцы, остались как светлое воспоминание, как бурно-пестрый, неповторимый отрезок жизни. Неукротимый большевик Аллилуев, громогласный Георгий Большой, тихая Лидия Николаевна, неразлучные братья Кирочкины и милая Раечка с Алешей Маленьким — все тридцать два товарища разлетелись в разные стороны. И теперь уже никто не может сказать, когда и где мы встретимся… да и встретимся ли?.. Такова жизнь подпольщика: ни в одном месте он не пускает глубоких корней, уехал — и все нити порваны, друзья потеряны, любовь не успела созреть…

Вот так и я: уехал — и нет меня, и нет уже тех, кто остался позади. В эти грозные дни Русь-матушка так раскачалась, так бушевала из конца в конец, что судьбы отдельных людей теряли свою устойчивость и как бы тонули и растворялись в общей судьбе — в судьбе народа.

Мне казалось, что я подхвачен горячим вихрем и теперь несусь в неведомое, в грозу и бурю, — впереди Москва!

Но что я знал о ней в те далекие годы?

Москва — сердце России.

Москва — первопрестольная столица, твердыня веры православной.

Москва златоглавая и сладкозвучная, где сорок сороков церквей услаждают слух верующих малиновым звоном.

В Москве, за красными стенами Кремля, упираясь золотым крестом в облака, возвышается колокольня Ивана Великого, у ее подножия стоит гигантский Царь-колокол, а где-то по соседству удивляет мир чудовищная Царь-пушка. Да вот, пожалуй, и все, что мне было известно о Москве в те далекие годы. Впрочем, я знал еще и любил Москву, воспетую Лермонтовым:

Правда, насчет «безмятежности» я очень сомневался: наоборот, теперь Москва представлялась мне великим бунтарем, штабом революции.

Подумать только! Всего лишь месяц назад Москва хоронила Баумана. Сотни тысяч граждан провожали большевика в последний путь! Расстрел безоружных людей у Манежа. Бои с казаками, с полицией, непрерывные стачки рабочих. Со дня на день можно ожидать вооруженного восстания. А за Москвой поднимется вся Россия! И меня охватывает страх — не успею!..

Если б вы знали, друзья, как я спешил! Как боялся, что, пока я тащусь в этом громыхающем, словно рассохшемся, поезде, там все уже будет кончено: революция совершится, баррикады будут разобраны, знамена сняты… И все это без меня!.. Эх, как нудно тянется время! Хоть в окно прыгай!..

Но поезд все-таки приближался к Москве. Вот-вот загудит, заскрежещут тормоза, вагон тряхнет, с полок посыплются и вещи и люди. Я мигом спрыгну вниз, прямо в гущу пассажиров, и…

Но что я увижу там, на улицах мятежного города, когда выскочу из вагона? Как-то встретит меня златоглавая? И что это за таинственные Никитские ворота, где приютилась явка Московского комитета? А вдруг туда уже и пройти нельзя? Куда я тогда денусь со своим драным чемоданчиком и с фальшивым паспортом в кармане? Денег у меня на все про все одна пятерка… А может быть, восстание уже началось и вся Москва в баррикадах? Тогда что?..

Но, если говорить правду, была и еще одна думка, которая не давала мне спать, наполняя сердце трепетным ожиданием: в Москве я надеялся встретить Веру Сергеевну! Ведь после манифеста она тоже должна вернуться из сибирской ссылки — и, конечно, в Москву, в самый центр революции. Иначе и быть не может! Она не захочет отсиживаться в какой-нибудь «тихой пристани». Нет, она не такая!.. Разумеется, сначала она побывает в Астрахани. Повидается со своей мамашей, с верным другом Антоном. Да, Антон может задержать ее… Может… Какая досада! Она может не успеть в Москву. Ох, уж этот Антон!.. Нет, нет! Я не сержусь на него. Я очень любил этого веселого, жизнерадостного студента, которого так хорошо было слушать.

А какой он красавец! Белокурые волосы, высокий белый лоб, голубые глаза и чистое, без единой веснушки, лицо! Я знал его как мужественного революционера, как пламенного агитатора-ленинца. Да, он достоин встать рядом даже с Верой Сергеевной, которая так светло любила его…

А меня?.. Меня она, конечно, по-прежнему считает мальчиком, своим первым деревенским воспитанником, и тоже любит. Очень. Любит, как мать сына. А я бы не мог сказать, какие чувства владеют мною вот сейчас, когда я лежу в облаках дыма и думаю о Вере Сергеевне. В те дни при каждой встрече с нею даже в семнадцать лет я чувствовал себя совсем маленьким, почти ребенком, и всегда робко, украдкой, заглядывал в ее доброе, задумчивое лицо. И таял от счастья, от светлой любви к этой чудесной девушке, задумавшей перестроить мир. А когда она улыбалась и я встречал теплый взгляд ее больших, ласковых глаз, мне казалось, что это воскресла моя мать, без которой так горько было жить в чужих людях…

И вдруг я снова увижу Веру Сергеевну! Почему нет? Быть может, я встречу ее прямо на баррикадах, под градом свинца и железа, в страшной опасности, и, конечно, спасу ее… обязательно спасу, хотя бы ценой собственной жизни… Как же иначе? Пусть я умру, но Вера Сергеевна должна жить!

Вот так, лежа на верхней полке вагона и мечтая о грядущем, я вспоминал былое, а в былом — самое чистое и светлое, что воплотилось в образе Веры Сергеевны Раневской, моей учительницы.

В Москве я надеялся встретиться и с могучим матросом Варягом. К сожалению, я не знал ни адреса его, ни клички. А Москва, говорят, так велика, что надеяться на случайную встречу просто невозможно.

Образы прошлого перестали волновать меня. Я жалел только, что мой друг Алеша Маленький остался в Тифлисе. Алеша не поверил, что именно в Москве мы окажемся на баррикадах и он может совершить там подвиг, о котором так страстно мечтает.

Алеша упрямо отнекивался:

— Нет, моя судьба решится на Кавказе!..

Кажется, он что-то уже задумал, но даже мне не решился сказать.

Измученный бессонной ночью, уже перед самой Москвой я, по-видимому, задремал. Под шум и рокот поезда мне грезились мятежные толпы народа, тысячи красных знамен, бои с казаками, треск и грохот выстрелов, свист пуль. И все это под малиновый звон колоколов, под грозные звуки «Марсельезы», среди сказочных красот древней столицы…

Поезд прибыл в Москву ранним утром.