Павел Бляхин - Москва в огне. Повесть о былом

— За мной, Сережка!

В несколько прыжков мы взбежали на второй этаж, потом — в полутемный коридор… Я искал Веру Сергеевну. Это, конечно, она бросила бомбу. «Ах, зачем он задержал меня? Я бы сам…»

Впереди распахнулась дверь, и навстречу нам выскочил маузерист, хватаясь за плечо и шатаясь.

— Там… скорей… Вера…

Я стремительно влетел в комнату, окно которой выходило на улицу. Оно было разбито. Под окном валялась муфта. Раскинув руки, на полу лежала Вера Сергеевна.

По сердцу резануло ножом: убита!.. Я бросился к ней и упал на колени… Нет, нет! Она еще жива, жива! Вера Сергеевна!..

Она вдруг обеими руками схватилась за грудь, словно ей стало невыносимо душно. Я распахнул пальто. Кровь…

— Вера Сергеевна, — шептал я растерянно, — родная… Вера… Сережка, бинты! Скорей бинты!..

Сережка бросился вон из комнаты.

Она как будто очнулась. Открыла огромные, затуманенные глаза, протянула ко мне руки:

— Пашенька… мальчик мой… победа…

— Да, да, победа!

Ее пальцы были мокрыми от крови, теплыми, живыми. Я прижал их к своему лицу.

— Вы будете жить, дорогая. Будете жить!.. Мы спасем вас… Только вот бинты… Сию минуту…

Еле заметно шевельнулись ее пальцы. В углах губ появилась улыбка.

— Живи, голубчик… не плачь…

«А разве я плачу? Нет, нет! Я не плачу! Она будет жить!.. Ах, Сережка, скорей!..»

Но тень смерти уже ложилась на ее лицо. Улыбка застыла. Она вдруг вся содрогнулась и затихла. Я услышал ее последний вздох. Глаза погасли.

Прибежал Сережка с бинтами. Поздно…

И только теперь я заметил на стене портрет с разбитым стеклом — портрет Антона. Значит, здесь была комната Веры Сергеевны, та самая комната, где я увидел ее счастливой…

За окном еще слышалась перестрелка.

Я поднял Веру Сергеевну на руки и понес. Сначала но коридору, йотом вниз но лестнице, вдоль стен по тротуару.

— Скорей, скорей! — понукал меня Сережка, придерживая ноги Веры Сергеевны, а у самого из глаз катились слезы.

Я почти бежал. И мне чудилось, что она еще жива, что я уношу ее из-под обстрела врагов, что спасение близко… Вот он, медпункт.

«Прощай, Вера Сергеевна… мать моя… друг мой… мечта о счастье…»

Пушка продолжала громить головную баррикаду Бронной. Дружина отступила в переулок. По указанию начальника оружие было закопано во дворе одного дома. В ту же яму полетел и мой револьвер.

Мы разошлись, крепко пожав друг другу руки. Как знать, кто из нас уцелеет…

Дядя Максим увел Сережку с собой в Оружейный переулок. Там оставалась бедная Арина Власовна одна-одинешенька. С каким трепетом ждала она знакомого стука в ободранную дверь! Вернутся ли дети? Придет ли ее неугомонный старик, без которого и жизнь не в жизнь? А Мишки уже нет и не будет…

Хотелось кричать от горя, от бессильной ярости. Нет! Я не мог примириться с мыслью о поражении, с мыслью о том, что мы разбиты. Ведь Пресня еще не сложила оружия. Туда стянуты дружины из других районов, — значит, будет бой. И неизвестно еще, чем это кончится. А вдруг подойдут…

Теперь трудно сказать, какими путями мне удалось пробраться на Пресню. Помню, что было невыразимо жутко. С разных сторон доносились какие-то зловещие шумы, глухой рокот, пугающий треск. Кое-где вспыхивали огни костров, обнаруживая тени солдат. Я обходил их, прячась за обломками баррикад, крадучись, как вор. Далеко в глубине Пресни клубился черный столб дыма, — казалось, он подпирал небо. Пахло гарью.

На Большой Пресненской улице я наткнулся на мощную баррикаду. На ее гребне на высоком шесте неподвижно висел флаг.

Я бросился вперед, надеясь попасть в проход.

— Стой! Кто идет?

— Свои.

Я не успел опомниться, как был окружен дружинниками с маузерами в руках.

— Свои, свои! — весело уверял я, озираясь по сторонам.

— Знаем мы, какие «свои» приходят с той стороны! — сурово оборвал меня высокий дружинник, подходя ближе. — А ну, пароль?

Я сказал пароль Малой Бронной.

— Федот, да не тот. Руки вверх!

— Да что вы, ребята, своих не узнаете? — попробовал я протестовать, поднимая руки. — Отправьте меня к Седому или Семену…

Высокий дружинник подошел вплотную и заглянул в мое лицо.

— Ба-а-а, да это ж наш оратор! Здорово, друг!

Я узнал Петра, начальника десятки с завода «Гужон».

Мы обнялись.

— По местам, ребята! Это в самом деле наш.

Петр расспросил об отце, о Сережке и матери.

Но только я успел ответить и успокоить друга, как вспыхнуло небо и грохот орудийного залпа прокатился над Пресней.

— Ну вот, началось, — сказал Петр.

Он дал короткий свисток сиреной, и дружинники быстро заняли свои места за баррикадой.

— Ты, брат, иди в штаб, на Прохоровку, — напутствовал меня Петр. — Без оружия здесь делать нечего. Если увидишь Седого, скажи, что, пока есть патроны, по Большой Пресне семеновцев мы не пропустим. Иди переулками.

Я ушел с тяжелым сердцем.

После небольшой паузы пушки загремели со всех сторон. Значит, Пресня окружена.

Артиллерия била навесным огнем по всему району, куда попало. Снаряды срывали крыши и трубы домов, пробивали стены и заборы, с треском и звоном крушили окна, убивали людей и животных. Вспыхивали пожары.

Спасаясь от огня и осколков гранат, безоружные и беспомощные люди метались по улицам, прятались в погребах и подвалах, бегали с детьми на руках, не зная, куда укрыть их.

Настало утро. С небольшими перерывами канонада продолжалась. Со всех сторон слышались треск залпов из винтовок и грохот пулеметов.

Я пробирался кривыми улицами и переулками, часто останавливаясь в укрытиях и за покинутыми баррикадами.

Если бы можно было сверху одним взглядом окинуть Пресню, мы были бы поражены необычным зрелищем. Внутри огромного вражеского кольца, опоясавшего район, мы увидели бы с десяток улиц и переулков, пересеченных баррикадами с красными флажками. Между ними взад и вперед снуют люди — мужчины, женщины, дети, старики. В центре, за баррикадами, никого нет. Только на окраинах кольца видны маленькие кучки дружинников, отражающих атаки солдат. А вокруг этого мятежного островка стоят многочисленные колонны вооруженной до зубов царской армии. По донесению генерала Малахова в этот день Пресню окружали одиннадцать полков пехоты, пять кавалерийских, двенадцать батарей артиллерии, два саперных батальона. А сколько казаков, полиции, жандармерии!..

Тысячи против десятков! Пулеметы и пушки против револьверов и пистолетов! Вся мощь современной военной техники против кучки отважных, руководимых большевиками молодых рабочих, вооруженных великой жаждой свободы.

Казалось, при таком соотношении сил можно было одним ударом разгромить Пресню и покончить с «крамолой». Но страх перед восставшими был так велик, что соединенные силы Дубасова и семеновцев не решились идти на штурм окраинных баррикад. Началась планомерная осада из всех видов оружия, словно перед войсками была могучая крепость, с высокими каменными стенами, с дальнобойными орудиями и многочисленным гарнизоном. Пресню со всех сторон громили из пушек, баррикады и улицы поливали свинцом из винтовок и пулеметов. В воздухе стоял такой треск и грохот, что ответных выстрелов дружинников совсем не слышно было.