Кира Михайловская - Мальчик на главную роль

Я говорю:

— Ты чего?

А он говорит:

— Это у меня коленка прыгает.

— Отчего? — говорю.

— От напряжения. Я уже час около тебя на корточках сижу.

— Сядь на стул, — говорю.

— На стуле кошка сидит.

Кирилл кошек боится. Я с кровати слез, кошку со стула согнал, а стул подвинул Кириллу:

— Садись. Как тебя отпустили ко мне?

— Я сказал, что у нас экскурсия. В Разлив, к шалашу. Мне и бутерброд дали. Хочешь?

— Хочу!

Мы разломили Кирюхин бутерброд пополам и принялись жевать.

— Ого! — сказала тётка Геша. Она как раз с улицы пришла и сапоги у порога переобувала. — Ешь? Значит, на поправку пошёл. Сейчас каши наварю, ужинать будем.

— Мне каши нельзя, — сказал Кирилл.

— Что так? — удивилась тётка.

— От каши полнеют.

Тётка засмеялась:

— На меня посмотри-ка, я ведь не полнею.

Кирилл посмотрел на тётку и пожал плечами. А тётка Геша подошла к кровати:

— Оставался бы ты, Алёша, со мной. Я бы тебя откормила, здоровым стал бы.

— А я и так здоровый.

— Скучать буду, когда уедешь.

Тут тётка Геша стала похожа на молодую, в берете, что висит на фотографии.

— Он не сам уедет. Мы его увезём, — сказал Кирилл. — Папа свою машину даст, я попрошу.

Как я подумал, что Кириллов отец приедет за мной на своей машине, так мне и выздоравливать расхотелось. Я лёг на подушку, а тётка Геша сказала:

— Слабый он ещё. К нему ещё рано посетителей допускать.

— Я пойду, — сказал Кирилл.

Так и ушёл. А мы с тёткой Гешей кашу ели.

Проводив Наталью Васильевну, я вернулся домой. Не успел раздеться, как зазвонил телефон. Кто-то сказал сипатым и капризным голосом:

— Гуляешь? И чёрт тебя никакой не берёт. Не простужаешься, даже насморка не хватаешь. И под форточкой, наверное, открытой сидишь. А я под форточкой не сижу, не гуляю никогда, а на работу и с работы в машине езжу, чтобы не простудиться, и вот болею! И хоть бы кто чуткость проявил, поинтересовался. Коллеги называются!

По заунывному тону произнесённой тирады я узнал Олега Кротова, моего давнего приятеля, оператора нашей студии.

— А я и не знал, что ты болен.

— Немудрено. Когда я умру, ты узнаешь об этом из объявления в вестибюле.

— Судя по шуткам, ты болен не очень тяжело.

— Не тяжело! — обиделся Олег. — Горчичники каждый день ставят по пять штук на двадцать минут. Может быть, у меня ещё туберкулёз будет. Как остаточное явление. Но я тебе не затем звоню, чтобы жаловаться, знаю, всё равно не пожалеешь. Я вот по какому делу. У меня завтра съёмка со зверями, а ассистент (он там вместо меня работает) нервничает. Сегодня три раза звонил. Парень зелёный, может не справиться. У тебя завтра что?

— У меня фоны.

— Вот и хорошо! — обрадовался Олег. — Ты фоны с утра снимешь и как раз к двум часам подгребёшь к нам.

— Очень ты хорошо распорядился, — сказал я.

— Да уж как-нибудь. Что-что, а распорядиться мы можем. Ты хоть бы у меня про температуру спросил.

— У тебя и температура есть?

— У меня всё есть. Вот только грелки электрической нету. Ты достать не можешь, у тебя в аптеке никто не работает?

Грелки я достать не мог, но зато мог заменить Олега на съёмке.

Олег Кротов снимал фильм «Арена» со знаменитыми цирковыми укротителями Владиславскими в главных ролях. Вернее, снималась в фильме одна лишь Валерия, красивая, энергичная, молодая женщина. Брат её, Виктор, не был в кадре, хоть и делал основную часть работы и готовил зверей к съёмке. Валерию и Виктора Владиславских хорошо знали в студии. «Арена» был не первый фильм с их участием. Конечно, лишний раз встречаться с режиссёром Грановским желания у меня не было, но ведь, наверное, именно из-за Грановского и беспокоился Олег Кротов. Если ассистент плохо снимет сцену, Грановский снимет с ассистента голову, проговорив: «Не так вше это виделось, не так!» Ведь не может быть, чтобы молодой ассистент Жора видел так же, как маститый Грановский. Вот почему мне надо обязательно присутствовать на съёмке «Арены».

С утра отправился снимать фоны к нашему фильму. Фоны города снимались с движения. Потом на них будут впечатаны титры фильма.

Я удивился, увидев, что за рулём открытой машины сидит Михаил Иванович.

— Что это ты, Михаил Иванович, автомобиль сменил?

— Это не я его, а он меня сменил. Он, видишь ли, хоть и докондыбал в прошлый-то раз, а всё же в ремонт попросился. Куда путь держим? В каком направлении?

Я объяснил Михаилу Ивановичу маршрут.

— А мальчонка ваш с нами не едет?

Не думал я посвящать Михаила Ивановича во все подробности Алёшиной жизни, но так получилось, что начавшийся этим, вопросом разговор об Алёше заводил нас всё глубже и глубже. Михаил Иванович сокрушался, качал головой и сказал в конце концов:

— Я ведь понял, что с отцом его дело неладное. Но, думаю, никто про это не знает — и слава богу! Покачнулся, думаю, а выпрямится и будет как все! А вот что он права потерял — про это я не знал. Но ведь права-то потерять — это ещё не совесть потерять. Быть того не может, чтобы в нём совести не осталось. Не похож он на такого. А что его в парк не взяли, так это и к лучшему. Я Кривохатько знаю, он бы его съел с костями и не подавился. Вот если его к нам, в гараж, пристроить… Сначала-то на самую незнаменателькую работу, а там, глядишь, и вернулся бы человек к своему дачу. Как ты про это думаешь, Владимир Александрович?

Когда мы возвращались со съёмки, Михаил Иванович напомнил мне о Павле Андреевиче:

— Если ты, Владимир Александрович, возражать не будешь, я поговорю с нашим начальником насчёт того дела.

Про то, что Павел Андреевич вот уже несколько дней как исчез, я не сказал ни слова.

В павильон, где снимался фильм, я пришёл с некоторым опозданием. Увидев меня, оператор Жора обрадовался.

— Где же аппарат? — спросил я.

— Вон, в клетке, — засмеялся Жора.

На манеже, внутри вольера, и вправду стояла клетка с аппаратом. Клетка была вместительной, и в ней, кроме аппарата, могло находиться два человека.

— Выходит, оператор в клетке, а звери на свободе? Ну что ж, полезем в клетку, раз такое дело.

До моего прихода Жора успел всё установить. Небольшой полукруглый помост возвышался посреди манежа.

— Помост соответствует четырём лежащим тиграм, — сказал художник Женя, когда я приблизился к аппарату.

Я взглянул в лупу, чтобы проверить, каким получается кадр. Перед аппаратом была установлена чёрная заслонка — кашета, точно прикрывавшая помост, так что в кадре он не был виден. При первой съёмке эта часть кадра останется неэкспонированной.

Павильон заполнялся участниками массовки. Кто смущённо, с робостью непосвящённого, а кто — смело переговариваясь и даже как-то выставляя себя напоказ, появлялся в павильоне. Входили дамы в страусовых перьях, гимназисты, туго, как муравьи, перетянутые в талии, мужчины в цилиндрах, с накладными усами, нарумяненные девушки в коротких шубах. Все они будут изображать зрителей, будут смеяться, ахать, аплодировать и томиться в перерыве между съёмками.