Натаниель Готорн - Книга чудес

Оставшись наедине, старики поговорили немного о случившемся и легли спать на полу, так как уступили свою спальню гостям. Ложем для них служили простые доски, и я хотел бы, чтобы они были такими же мягкими, как и их сердца.

На другой день старики встали рано утром, почти одновременно с незнакомцами, которые поднялись с восходом солнца и готовились вновь пуститься в путь. Филемон радушно упрашивал их подождать еще немного, пока Бавкида подоит корову и приготовит завтрак. Но гости решили пройти большую часть пути еще до наступления дневной жары, а потому очень торопились. Впрочем, они просили Филемона и Бавкиду немного проводить их и показать дорогу.

Все четверо, весело беседуя, вышли из хижины. Между стариками и старшим странником установились такие дружеские отношения, что, казалось, будто их добрые простые сердца растворялись в его сердце, словно две капли воды в бескрайнем океане. А Ртуть с его острым, живым и насмешливым умом способен был подметить всякую мысль, какая появлялась в их головах, даже прежде, чем они успевали высказать ее вслух. Порой нашим старичкам искренно хотелось, чтоб юноша был менее проницательным и чтоб он бросил свой чудесный посох с извивающимися змеями. А иногда Ртуть казался им таким милым и веселым, что они с радостью навсегда оставили бы его в своем доме вместе с посохом и змеями.

– Да! – воскликнул Филемон, когда они прошли уже порядочное расстояние. – Если бы наши соседи хоть раз испытали, как приятно оказать кому-нибудь гостеприимство, они, вероятно, посадили бы всех своих собак на цепь и запретили детям бросать камни в прохожих!

– Грешно и стыдно так поступать! – с жаром подтвердила Бавкида. – Я сегодня же скажу им, что они дурные люди!

– Боюсь, – хитро улыбаясь, заметил Ртуть, – что никого из них нельзя будет застать дома.

В эту минуту лицо его товарища стало таким суровым, холодным и в то же время величественным, что ни Филемон, ни Бавкида не смели произнести ни слова и только благоговейно смотрели на него, как если бы перед ними было разверстое небо.

– Если люди не чувствуют братской любви и сострадания к беднякам, – произнес незнакомец глубоким голосом, напоминающим звуки органа, – они недостойны жить на земле, которая создана для того, чтоб быть колыбелью всего человечества!

– Кстати, друзья мои, – воскликнул Ртуть с лукавым блеском в глазах, – где же деревня, о которой вы говорите? В какой стороне от нас она находится? Что-то я ее не вижу!

Филемон и Бавкида повернулись на запад, по направлению к долине, где они еще вчера видели луга, дома, сады, деревья и широкую, поросшую зеленой травой улицу, на которой играли дети. К долине, в которой все свидетельствовало о делах, удовольствиях и благосостоянии жителей. Но каково же было их изумление, когда там не оказалось и следа деревни! Даже долина, в ложбине которой лежала деревня, исчезла, а вместо нее появилось голубое озеро, отражавшее окрестные холмы в прозрачном зеркале своих вод, таких спокойных, что невольно казалось, будто озеро существует здесь со дня сотворения мира.

Впрочем, озеро недолго оставалось невозмутимым. Вскоре поднялся легкий ветерок, гладь покрылась рябью и вода заискрилась на солнце.

Озеро казалось до того странно знакомым, что старая чета пребывала в сильном недоумении. Они уже готовы были согласиться, что долина и деревня приснились им во сне, но через минуту они вспомнили дома, лица и характеры жителей слишком отчетливо, чтобы это было сном.

Разумеется, деревня была там вчера, а сегодня исчезла!

– Что же стало с нашими бедными соседями? – в один голос воскликнули Филемон и Бавкида.

– Как люди, они более не существуют, – произнес старший странник мощным голосом, которому, казалось, вторили вдали раскаты грома. – В их жизни не было ни пользы, ни красоты: они никогда не пытались смягчить тяготы смертных проявлением доброты и человечности. Они никогда не мечтали о лучшей жизни. А потому озеро, которое некогда было здесь, вернулось и теперь в его глади будет отражаться небо.

– Что касается этих глупых людей, – заметил Ртуть с насмешливой улыбкой, – то они все превращены в рыб. Это потребовало немного труда и времени, так как они и без того уже были чешуйчатым сборищем негодяев и самыми жестокими и холодными существами в мире. Если тебе или твоему мужу, Бавкида, захочется когда-нибудь поесть жареной форели, достаточно будет закинуть удочку, чтобы вытащить с пол дюжины ваших соседей.

– О, нет! – содрогаясь, воскликнула Бавкида, – Я ни за что на свете не согласилась бы положить кого-либо из них на сковороду!

– Да, – морщась, подтвердил Филемон, – думаю, мы не смогли бы получить удовольствие от подобной трапезы.

– А вы, Филемон и Бавкида, – продолжал старший странник, – несмотря на свои крайне скудные средства, выказали столько радушия и гостеприимства к двум бесприютным странникам, что молоко превратилось в нектар, а хлеб и мед – в амброзию. За вашим столом богам были поданы те же кушанья, к которым они привыкли у себя на Олимпе. Вы хорошо поступили, друзья мои, а потому скажите, чего вы более всего хотите, и ваше желание будет исполнено.

– Позволь нам до самой смерти жить вместе и одновременно покинуть мир, так как мы горячо любили и любим друг друга!

– Да будет так! – великодушно произнес незнакомец. – А теперь взгляните на ваш дом!

Старики обернулись, и каково же было их изумление, когда на том месте, где еще недавно стояло их скромное жилище, они увидели высокое роскошное здание из белого мрамора!

– Вот ваш дом! – ласково улыбаясь, сказал странник. – Будьте в этом дворце столь же гостеприимны, как в бедной лачуге, где вы так радушно встретили нас вчера вечером.

Филемон и Бавкида упали на колени, чтобы поблагодарить путника, но когда они подняли головы, ни его, ни Ртути уже не было.

Итак, старики поселились в мраморном дворце, где очень весело и счастливо проводили время, стараясь делать добро всякому, кто проходил мимо. Глиняный кувшин сохранил свое чудесное свойство и был полон всякий раз, как это оказывалось нужным. Если из него пил честный, добрый и великодушный человек, он неизменно находил молоко очень вкусным и сытным, если же кувшин попадал в руки злого и бессердечного скупца, последний с вытянутым лицом заявлял, что молоко скисло.

Филемон и Бавкида жили в своем дворце очень долго, пока совсем не состарились. Наконец, в одно летнее утро они не вышли, как обычно, с ласковой улыбкой к гостям, чтобы позвать их к завтраку. Гости тщетно искали их по закоулкам обширного дворца, пока не увидели у входа два больших дерева, которых никто не замечал раньше, хотя их корни глубоко ушли в землю, а пышная листва осеняла фасад здания. Одно из деревьев было дубом, второе – липой. Их ветви переплелись так, что казалось, будто деревья обнимают друг друга и одно покоится у другого на груди.