Сергей Иванов - Бывший Булка и его дочь

— Лидуш…

Без стука он открыл дверь, и это опять было плохо. Но так знакомо он улыбался!

— Пойдём, Лид…

Сейчас только под пистолетом можно было заставить её играть. Всё-таки пошла!

«Что за ёлки, — думал в это время отец, — чего она так переживает, прямо трясётся вся…» Он положил руку на плечо дочери, но Лида быстро отстранилась. «Эх ты, Лидка-Лидочка, — он нахмурил брови, — мала ещё, нервы не бережёшь».

Они уселись за журнальный столик, который служил обычно чайным и даже обеденным столом во время хоккеев, фигурных катаний, «Клубов кинопутешествий» и других интересных передач. Сейчас отец высыпал на него блестящие плашечки домино, залихватски перемешал их.

— Прошу набирать! С пылу с жару, на копейку пару!

«Чего ему так интересно? — думала Лида. — Ерунда какая-то!» Она небрежно отщёлкала себе в подол семь костяшек. Отец выбирал фишки по одной, с разных концов «базара». Долго, будто сомневался, водил по воздуху рукой, хмурился, словно шахматист. Лида знала, что это всё несерьёзно, что это как бы такой ритуал. Но ведь каждый раз одно и то же — неужели ему не надоест?

Отец взял наконец последнюю фишку — словно из костра выхватил горящий уголёк:

— Вот она, счастливая!.. Дупель-аз есть?

— Нету.

— Дупель-два есть?

— Нету.

— А дупель-три у меня! — он грохнул фишку об стол так, что у того вздрогнули и подогнулись все три лапы.

— Прекрати, батянь! Если так будешь стучать, я вообще играть не буду!

— Запишем поражение!

Лида фыркнула в ответ. «Сейчас разойдётся, — думал отец, — все нервы свои позабудет…»

Он опять грохнул фишку.

— Ой, Лид! Честное слово, больше не буду!

— Ещё раз грохнешь, пропустишь ход!

— Сурово…

И пошла игра… Лида расправилась с отцом чуть не за три кона.

— Поддаёшься, батянь!.. Я так играть не буду!

— Зачем мне поддаваться? Мне самому играть интересно… В игре, Лидка, что в бане — все одинаковы!

Сыграли ещё одну. И снова Лида обставила его. Причём в кровопролитной драке, где оба они добрались почти до девяноста очков, а потом Лида пошла на риск, устроила жуткую «рыбу». Батянька, сердясь, сгрёб доминошки в мешочек, а у неё не было сил сдерживать свою радость.

— Вот так, батянечка! Не умеешь — не садись.

— Счастливый игрок вору кум, понятно?

— Понятно, что ты проиграл и злишься!

Вечер пошёл уже совсем по другому течению — спокойному, домашнему. И если б сейчас зазвонил телефон, то Лида вряд ли даже обрадовалась бы. Но телефон так и не зазвонил.

Она ложилась спать всегда после «Времени», то есть часов около десяти: пока умоешься, пока туда-сюда… Она лежала и слушала, как в большой комнате шёпотом мурлыкает телевизор, а отец успокаивает маму.

Это у них обычное: мама вздыхает, батянька успокаивает. Тоже вроде ритуала… Мама говорит:

— Ну правильно. Тебе-то с твоими железками нервы трепать не надо.

— У меня железки, у тебя бумажки! — отвечает отец как бы обиженно. На самом деле это он её успокаивает.

— У меня люди, милый! Авторы! Учёные, специалисты!

Она редактор в издательстве. Но не где писатели или журналисты, а в таком, которое называется ведомственным. Там книги выпускают — половина слов, половина формул; вместо рисунков — графики или уж в лучшем случае снимки, но такие невзрачные, словно делались после захода солнца.

Мама эти книжки одновременно ругала и одновременно же ими гордилась. И на работе она будто бы со всеми ссорилась, однако на полке у них в большой комнате стояло штук двадцать таких книг: «Уважаемому (или дорогому, или милому) редактору Марине Сергеевне (или Марине, или даже Мариночке) Филипповой от благодарного автора такого-то». Кстати, это было одной из причин, почему взрослые переживания не казались Лиде очень уж натуральными.

Но сейчас она относилась к разговору отца и матери совершенно спокойно — не усмехалась по поводу того, что всё это, извините, наигранно. Да и разговора-то у них вроде уж никакого не осталось. Только мурлыканье телевизора… Сейчас, наверное, мама прилегла на диван. А батянька сидит рядом с ней. Они так могут хоть целый вечер провести. Потом:

— Ну что? Спать пора?..

Лида сама не знала, хорошо это или плохо. Просто так было — и всё, как школа, как обед, завтрак и ужин.

Она тоже не раз проводила так вечера. То ли примостившись к маме, то ли сидя на ковре, ноги калачиком.

Сейчас ей захотелось встать, на цыпочках подойти к двери, незаметно заглянуть в большую комнату. Но уже не было сил подняться. Она подумала, улыбаясь: «Вот я ленивая!» А на самом деле просто уже спала. И может, ей приснилось, что она хотела встать?..

Через секунду или даже ещё быстрее она забыла об этом. И вообще обо всём. Ей было тепло под одеялом… А воздух в комнате был так чист и так лёгок, как бывает только в самом начале года, в январе, в крепкие морозы, которые раньше звались рождественскими, да ещё при ярких звёздах, да ещё, знаете… вы уж простите меня — только в детстве!

Длинна январская ночь, она куда длиннее, чем быстрый январский денёк. И странно: почему в книгах всегда рассказывают про короткие дни, а не про длинные.

Впрочем, странно ли? Мы уже привыкли считать что днём люди живут, а ночью… что ж ночью — спят, да и всё!

Но ведь это не так! Ночью случается одна очень важная вещь — сны.

Если подумать, это же настоящее чудо: как он возникает — огромная картина — перед нашими закрытыми глазами. И мы то смеёмся, то кричим, то готовы бежать кому-то на помощь.

Некоторые учёные говорят, что ночью, в те мгновения, когда мы видим сны, мысли, которые были в голове нашей днём, уходят в память, как в музей или как в архив. И ждут там своей минуты, когда мы затребуем их назад. Но очень часто они остаются там, в архивах памяти, невостребованными до самой нашей смерти — так и не пригодились. Сон и память — они и правда как-то связаны друг с другом: снится нам то, что когда-то уже с нами было. То появится знакомая комната, то знакомый человек, то знакомое поле, река и опушка леса…

Мгновенье, мгновенье — и сон пролетел. Ты проснулся и лежишь, вспоминая. Красная луна висит напротив тебя в окне… Вспоминаешь и не можешь вспомнить всего до конца и с каждой секундой всё меньше. А когда проснёшься совсем, останется в голове одно только неясное эхо.

Я не знаю, что снится двенадцатилетним девчонкам. Хотя можно войти сейчас в её комнату. Хотите — пожалуйста!

Она спит на правом боку, левая рука под подушкой, правая лежит поперёк кровати и даже чуть свесилась через край.

Спит тихо-тихо. Наверное, дневные мысли пробираются к ней в память совсем неслышно, на цыпочках, а то и вовсе по воздуху… Спит, и никто никогда не скажет, сколько ей ещё предстоит всего испытать в своей жизни. Обманчив спокойный сон.