Юрий Иванов - Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

— Тихо! — прикрикнул вдруг Герка на расшумевшихся ребят, и в его лице была такая немальчишеская суровость, что все стихли; Ник с любопытством и тревогой поглядел на Герку. — Да вы что, Николай Николаевич? Вы будто ничего и не знаете, что происходит в мире? Слушайте все! — Шумел ветер, перекликались птицы. — Слышите? Грохочут пушки, бьют пулеметы.

— Надо мечтать, что война минует нас, пройдет стороной…

— Пройдет? Эх вы, мечтатель. Разгромим фашистов и уж тогда!.. — крикнул Герка. — Кто не трус — за мной!

Он сбросил рубаху и брюки, с разбегу кинулся в воду. Следом помчался Жека. Затем Нина и Володя.

— Не могу больше… бр-рр! — сказала Нина. — Замерзла.

— А я… хоть весь… день! — ответил Володя, хотя и его уже всего трясло от холода.

— А ну, вылезай. Марш на берег! — приказала Нина.

Костер уже горел вовсю. Чайник кипел. Ник сидел на пне и добро глядел на мальчишек и девчонок.

Устроившись на валуне, Нина жадно ела бутерброд с колбасой. Володя сидел рядом, уминал булку с сыром. Поглядывая на Нину, Володя размышлял о том, как сложно устроена жизнь. Что человеку надо иметь в себе стержень, который называется убежденностью. Что человек должен иметь силу воли. Что еще он должен иметь мечту, иначе в душе не будет порыва, полета.

— Волк, а ну иди сюда, дело есть, — позвал Шурик.

Володя встал, Нина проводила его взглядом. Шурик шмыгнул в густой ельник, за ним направились Рыбин, Герка и Жека. Володя раздвинул колючие ветки и увидел, что все мальчишки собрались на поляне. Сев на поваленное дерево, Шурик вынул из кармана увеличительное стекло и навел его на кору: тотчас повалил дымок и запахло растопленной смолой.

— Видели, да? — спросил Шурик и поглядел на Володю. — Это ты, кажется, хвастал своей силой волн, а?

— Ничего я не хвастал.

— Хвастал, хвастал! А вот предположим, схватили тебя фашисты и давай пытать, а? Стеклом прожигательным? Что скажешь, Волк?

— Пошел к черту.

— Струсил, струсил!

Володя оглянулся и увидел, что между елками стоит Нина. Володя протянул руку:

— На, жги.

— Сейчас проверим, сейчас про-оверим… — засуетился Шурик. — Нужно протерпеть до счета… пятьдесят.

Сначала чуть припекло, потом куснуло. Шурик, поглядев Володе в лицо, сузил лучик до золотистой мушки, и Володя, вздрогнув, чуть не отдернул руку: в кожу ударило словно молнией.

— …во-семь… де-евять… — тянул Бобров.

— А ну быстрее. — Жека толкнул Шурика.

Кожа вздулась, бугорок закипал, и по руке потекла струйка крови. Нина вышла из елок и ударила по стеклу. Оно отлетело в траву. Шурик кинулся искать, но его опередил Герка, схватил стекло, Володя начал дуть, потом с гордостью показал Нине руку: между большим и указательным пальцами бугрилось черное запекшееся пятнышко. Володя думал, что Нина придет в восторг от его выдержки. И тогда-то он, ну не сразу, а чуть позже, когда пойдет провожать ее домой, скажет ей: «Нина, я тебя…»

— Ну и дурак же ты, — сказала Нина. — Ребеночек.

Попискивали синицы. От легких порывов ветра шуршали вершины елей, в лесу стоял тревожный шум. Володю слегка знобило. Наверно, перегрелся на солнце. Засунув перевязанную платком руку в карман, опустив голову, он брел среди деревьев. Вдруг чей-то шепот послышался, тихий смех: прижавшись друг к другу, под толстой елью стояли Ира и Жека. Володя отступил, спотыкаясь, вышел на дорогу. Жорик о чем-то спросил его, Володя не понял, о чем. Он прислушивался к беззаботному голосу Нины и стискивал зубы, боясь, что вот-вот хлынут слезы.

— Завтра «Шпицберген» уходит, значит, сегодня надо проникнуть на пароход. Зайду за тобой в восемь вечера. Понял?

— Все понял, Жека. Жду.

День прошел как в тумане. Нина, как ни в чем не бывало, поздоровалась с ним, спросила озабоченно, как рука, но Володя не сказал ей ни слова. И тогда Нина забрала свой портфель и пересела за другую парту. «В море, быстрее в море!» — размышлял Володя на уроках и с нетерпением дожидался, когда же закончится этот день. Да-да, все к одному… А из Ла-Манша или нет — из Биская он пошлет ей радиограмму: «Сильный шторм. Течь в правом борту… Я тебя прощаю, Нина!»

— Ухожу к Жеке, — сказал Володя. — Может, и заночую у него.

— Какой-то ты… взъерошенный, — сказала бабушка. Приподняв на лоб очки, она поглядела внимательно на Володю.

Тот поцеловал ее в щеку. Потом кинулся в свою комнату, схватил пакет, в котором было кой-какое белье, нож, фонарик, и, выкинув из портфеля книги и тетради, засунул пакет в портфель. Написал на листке: «Дорогие мама и папа! Не ищите меня, но не беспокойтесь! Скоро я сообщу вам, где я! Ваш сын Володя» — и сунул его под подушку.

…Жека тиснул его ладонь, надвинул на лоб козырек кепки и быстро пошел в сторону моста. Володя поспешил за ним. Трамвай подкатил. Вскоре они были у моста Лейтенанта Шмидта. Таясь за горами ящиков, прокрались к корме парохода. Жека озабоченно поглядел на небо: приближались белые ночи, и хотя был девятый час, а еще так светло! Они оба выглянули из-за ящиков: вахтенный ходил взад-вперед возле трапа. На мачте бился в порывах свежего ветра флаг отплытия.

— Ч-черт… как светло, — озабоченно сказал Жека.

— Обождем немного. Пусть стемнеет, — предложил Володя.

Повернувшись спиной к ветру, вахтенный закуривал папиросу. Жека метнулся к пароходу, перемахнул через леера, спрыгнул на палубу и скрылся за надстройками судна. Ну вот и все… Володя осмотрелся — вахтенный все так же стоял к нему спиной, — облизнул вдруг ставшие сухими губы и вышел из-за ящиков.

— Эй, куда?! — услышал он тут же голос вахтенного.

Как же так получилось? Почему вахтенный обернулся именно в тот момент, когда Володя направился к пароходу? Случайность? Но почему это случилось именно с ним, а не с Жекой?

Мама и папа смеялись, вспоминали какие-то веселые истории, а Володя ковырялся вилкой в жареной картошке и размышлял о своей неудаче.

Зазвонил телефон.

— Наверно, кто-то заболел, — сказала мама и поспешила в коридор. Потом окликнула: — Сережа, тебя. Москва.

Москва? Володя взглянул на бабушку, прислушался.

— Да-да, я все понял. Сегодняшним, вечерним?.. Но билет… Уже заказан? Есть. Да-да, понял… Собираюсь. — И повесил трубку.

— Кончился мой отдых, родные мои. Поезд через два часа. Сбор!

А что собирать-то? У отца специальный чемодан. Все там давным-давно сложено: чистое белье, носки, платки, бритвенный прибор. Мама с бабушкой стали готовить бутерброды в дорогу, а отец сказал Володе:

— Поговорим, сын. Садись. — Отец задымил папиросой. — Понимаешь, всякое может случиться.

— Что значит — всякое?

— Да кто его знает… Я ведь — военный человек. Так вот, первое: будь внимательным к маме, бабушке. Береги их, заботься о них.