Юрий Иванов - Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

Володя поехал тише. Куда торопиться? Он медленно крутил педали и думал о том, какой прекрасный, какой длинный-длинный был этот день. Ну да, ведь двадцать первое июня. Самые длинные дни. И впереди еще очень много таких дней… Потому что — тут Нина.

Дорогу пересекали толстые, похожие на притаившихся змей, корми.

Вдруг раскатисто загромыхало, и на мягкую пыльную дорогу упали редкие и тяжелые, будто из свинца, капли. В притихшем лесу испуганно вскрикнула птица. Володя затормозил. Нина спрыгнула на дорогу. С шумом, ломая сухие ветви, прокатился по вершинам елей ветер. Стало совершенно темно. И жутко.

— Подождем под елью. — Володя поволок велосипед под лохматое, с толстенным шершавым стволом дерево.

Они шмыгнули под ель. Володя положил велосипед и прижался спиной к стволу. Рядом стояла Нина. Лохматые лапы ели опускались чуть ли не до земли.

Ослепительно сверкнула молния, и Володя увидел возле своего лица белое, с широко открытыми глазами лицо Нины. Глаза у нее были светлыми-светлыми, а губы на белом лице казались черными. Ух и громыхнуло! Нина тихонько вскрикнула и ухватилась за руку Володи. И плечо ее прижалось к его плечу. Сжав ее пальцы, Володя подумал: «Вот сейчас я и скажу, что я ее очень-очень… Но почему „очень-очень“? Может быть, просто — „очень“? И не „люблю“, а…» Вот как он ей сейчас скажет: «Я… нет, ты мне очень… нет, без „очень“, а просто: ты мне нравишься». Вот и все.

Снова полыхнула молния, белый свет будто дернулся, и на земле судорожно сжались и распрямились черные тени деревьев.

— Я чего-то боюсь. Эта черная корова… Гроза.

— Ничего. Ливень кончится. А завтра первой пойдет красная корова, — ответил Володя, но и его сердце вдруг сжалось от какого-то летучего страха… и отпустило. Он повернулся к ней. Взял за плечи.

— Ты чего? — спросила она.

Ливень хлынул. Володя притянул к себе Нину, она с некоторым сопротивлением поддалась. Вода туго била по кронам деревьев, остро запахло хвоей. Сквозь платье Володя, кажется, уловил торопливый стук ее сердца. Ну зачем он будет говорить ей, что она ему нравится? Просто он ее сейчас поцелует, и все… Вот сверкнет молния и… Молния сверкнула. Рванул гром, но Володя почему-то не осмелился… «Нет, не сейчас, — подумал он, — чуть погодя», а Нина глядела ему в глаза. И чего она так смотрит? Какой странный взгляд, вроде она чего-то ждет и чего-то боится. Да — да, он поцелует ее после третьей… нет, после пятой молнии, а то сразу как-то неудобно.

Какой ливень! Шум дождя, шелест ветра.

Молния. Вторая… Третья.

Потом долго-долго не было четвертой. Ну что же это? Ага, вот и четвертая!.. А теперь… вот сейчас будет и его, вернее — их, пятая. И он поцелует Нину. Ну же!

Ливень вдруг кончился. Стихло все. Синица пинькнула.

— Пусти, — сказала Нина и шевельнула плечами.

— Постой, — попросил ее Володя в смятении. — Сейчас будет еще одна молния… Наша молния!

— Ничего уже не будет, — засмеялась Нина и, оттолкнув его, вынырнула из-под ели.

— Вова, проснись!

Он открыл глаза. В окно врывался луч солнца. Дед сидел на краешке кровати, попыхивал трубкой. Был он мрачным, сказал:. — Война.

— Что? Война? Какая война?.. — Володя стал быстро одеваться. — С фашистами? Отец говорил, говорил!.. — Он натянул рубаху. — Отправь меня в Ленинград. Как там мама?

— Ну чего всполохнулся? — остановил его дед. — Не паникуй. От границы до нас — сотни километров. Не отпущу тебя — махнешь в Питер, лето себе попортишь.

Перрон. Суета. Толкотня. Встревоженные лица.

— Как вернешься в Ленинград, сразу же приходи, — Нина протянула в открытое окно вагона руку. Володя схватил ее.

Поезд тронулся. Володя побежал. Поезд пошел быстрее. Спешили, толкались люди. Мелькнул последний вагон. Володя долго глядел ему вслед, потом повернулся и пошел по пыльному перрону. На аэродроме ревели двигатели. Володя прислушался, поглядел. Самолет там поднимался в воздух. И еще тройка истребителей кружила над аэродромом. Был первый день войны, и это уже были не тренировочные полеты.

Володя отложил газету и достал из стола письма от мамы и Нины, которые вчера принесла Люба.

Матери Володя ответ уже настрочил. О чем же написать Нине? О том, что дворец, где работает дед Иван, эвакуируется, что вокруг города тысячи жителей роют рвы, и он ходил рыл, все ладони в мозолях, и что… За окном послышался скрип колес. Володя отодвинул занавеску: мимо дома проехала телега, в которую были впряжены две лошади. Поклажа на телеге закрыта брезентом. Люба, Федя и еще два человека, один высокий, в кепке, сопровождают ее. Куда это они? Что везут? Поглядывают так настороженно… Володя выскочил на крыльцо, солнце только что поднялось, тишина, прохлада…

Володя посмотрел на дорогу, на глубокий след от телеги и, сбежав с крыльца, миновав небольшой огород, нырнул в кустарник. Он не знал, зачем так поступает, но, прячась за деревьями, затаиваясь, следил за телегой.

Прошло часа два, прежде чем лошади свернули с основной на чуть приметную, заросшую травой дорогу. Володя видел, как тот, в кепке, остался у главной дороги, осмотрелся, прошел по ней назад, и Володя прижался животом к земле, потом вернулся, пошел вперед.

Что-то звякнуло. Володя пополз. Люба, Федя и те двое стояли перед ямой. Рядом валялись жерди, дернины, груды сухих ветвей. Федя спрыгнул в яму, а те двое ушли. Потом они появились. Несли длинный тяжелый ящик. Подали Феде, снова ушли и еще один ящик они принесли, а Люба — две зеленые патронные коробки. В таких ленты пулеметные хранят. Они все носили и носили ящики, коробки.

Володе стало страшно. Он понял, что узнал нечто очень важное, тайное. И если его заметят, то ему будет очень плохо. А на полянке слышались какие-то шорохи. Володя лежал еще минут десять, прежде чем решился поднять голову. На том месте, где на полянке была яма, громоздилась груда хвороста. Володя вскочил и побежал домой.

К деду он не пошел. Валялся на траве за домом, возле вырытой в мягкой коричневой земле щели. Жарко дыша, спал рядом Шарик.

Дед Иван приехал поздно вечером. Поставил велосипед у крыльца, сел на ступени. По лесной дороге мимо дома ехали одна за другой грузовые машины. В кузовах, на соломе, сидели раненые, в других — громоздились ящики, тускло посверкивали уложенные рядами снаряды. Шли запыленные, утомленные бойцы. То и дело звякало ведро у колодца.

— Наши отходят ближе к городу, — сказал дед Иван. Он гладил лежащего у его ног Шарика, поднял глаза на Володю.

— Слышь, Вовка, говорят, фашист приближается… А железную дорогу бомбой разрушило. Обещают завтра починить. И отправлю тебя… Я? Мне надо быть тут, Вова.

Ночью не спалось. Володя крутился, считал до тысячи, крепко стискивал веки. И дед не спал, кашлял, курил, скрипел пружинами койки.