Юз Алешковский - Онсапоенго

— Я! — закричал Онсапоенго.

— Нужно поднимать руку, — сказал наш завуч, снова покрасневший и ставший похожим на студента. — Что же ты знаешь?

— А вы мне дадите отметку?

— Там будет видно. Отвечай…

— Я катался на собаках и хотел поймать песца, а мой папа убил медведя… потом я люблю гладить оленей и кормить мохом… у них рога… я не боюсь пурги… еще я умею читать большие буквы и петь песню… — Онсапоенго и вправду запел, — «пусть всегда-а будет мама, пу-у-усть…» — но наш завуч перебил его:

— Все… все… пятерка… — и отвернулся к доске. Плечи у него тряслись.

Я шепнул Петьке:

— Плачет от песни…

— Смеется, — сказал Петька. — Я его сразу раскусил: притворяется злым, чтобы мы не разболтались. У меня отец такой же.

— А отметку? — заныл мой братишка.

Наш завуч поставил ему на листочке пятерку и сказал:

— Вот бы некоторым из вас такую жажду знаний, как у этого малыша. Садись на место. Переходим к новому материалу.

Когда кончился урок, он подошел к моей парте и прогремел:

— Но завтра! Пора понять, Рыжиков, школа — не детский сад! Прощай, Онсапоенго.

— Его родители… они же на меня его оставили… — сказал я.

Завуч вышел. Девчонки сразу окружили моего братишку и защебетали:

— Онсапоенгушко! Онсик! Тебя оставили одного… Бедненький… Нужно шефство…

Я растолкал их и рявкнул:

— Завтракал? Зачем пришел?

— А это не твоя школа, а средняя, — надулся Онсапоенго. — И я поел мороженое мясо. Оно за окном висело. Настрогал немножко… И газ не зажигал, а ванну тоже вылил.

Я сразу успокоился. Ребята щупали его оленье пальто, расспрашивали про северное сияние, про лаек, и, в общем, про все то, что вспомнили после урока о Севере. Я гордо посматривал на них и не перебивал Онсапоенго.

Только мне хотелось побыстрей увести его домой, но тут прибежал восьмиклассник Бочаров и вцепился в оленье пальто.

— Онсапоенго? Здравствуйте. Бочаров. Я смотритель школьного музея. Пойдем, я тебе все покажу.

Он потащил его в музей, а я плелся следом, грустно соображая: «Жалко отдавать в музей и рога, и лапу, и упряжку. Отдал же я краба и пуговицу гимназиста конца девятнадцатого века. Не отдам и рога, и лапу, и упряжку…»

В нашем музее Бочаров водил моего братишку от стенда к стенду, мимо витрин и полок и все объяснял:

— Уникальный махаон Дины Диковой… Закарпатские носки. Клюв орла… Вовкин краб… Кольчуга… Интересно?

Мой братишка молча кивал, вытаращив глаза, и облизывал губы. Тогда Бочаров, тоже облизывая губы и поглаживая оленье пальто, сказал, вздохнув:

— В такой одежде ходят эскимосы… ненцы… и другие народности Севера. Это — экспонат! Малица называется.

Онсапоенго тут же снял через голову оленье пальто с капюшоном.

— Все равно оно будет скоро мало… и унты…

— Нет… нет… что ты… зачем… неудобно… — запритворялся Бочаров.

— А в чем ты домой пойдешь? — закричал я в отчаяньи?

Кто-то сказал:

— Я сбегаю за пальто и за бурками… Я из них вырос… в нафталине они лежат… Мигом!

Бочаров чуть не заплакал от радости:

— Мы это повесим на стене и напишем: «Великодушный дар жителя Севера Онсапоенго», а ты каждый день приходи сюда и вот тебе от имени совета музея махаон.

Мой братишка засунул коробочку с махаоном за пазуху и ойкнул от счастья. Я как-то размяк и, сам не знаю почему, сказал:

— Я отдам музею рога, лапу медведя и упряжку… только через неделю… нет, через десять дней отдам…

Когда Шишкин из третьего «а» принес бурки и пальто, я, устав от всех этих дел, одел моего братишку и повел его домой. Сначала за нами бежали первоклашки и кричали:

— Онсапоенго! Онсапоенго! Ура! Ура!

Потом они отстали. А от этого Онсапоенго пахло нафталином так, что у меня заслезились глаза и я думал: «Прошел всего один день… а сколько он натворил… Надвигается завтра. Может, привязать к кровати, чтобы не ел мороженое мясо?.. Зачем я согласился!..»

Я шел медленно, смотря под ноги. Вдруг мой братишка вырвался и закричал:

— Вовка! Смотри! Онсапоенго!

Мимо нас проезжал «маз» с белой дюралевой цистерной. На ней большими красными буквами было написано «огнеопасно».

— Ну и что? — сказал я зло.

— А ты прочитай наоборот! Как я на Севере.

Я прочитал наоборот и криво улыбнулся: получилось «Онсапоенго».

Сжав губы, я с трудом удерживался от смеха. Мне, как нашему завучу, нужно было притворяться злым и строгим, чтобы мой братишка совсем не разболтался. Почему я сразу не прочитал «Онсапоенго» наоборот? Ведь я и сам любил читать наоборот всякие слова на улицах. Я спросил:

— Как тебя зовут?.. По метрике только!

— Славик. А что? — как ни в чем не бывало сказал мой двоюродный братишка.