Борис Алмазов - Презент

— Начинаются дни золотые…

И тут в горнице раздался страшный грохот. Когда Харлампий вскочил в комнату, медвежонок был уже под печкой, а хозяйка подбирала по всему полу черепки и складывала их рядом с поломанным самоваром. С печи испуганно таращились девчонки.

— Чтоб ты прокис, окаянный! — приговаривала женщина. — Скатерть стянул! Всю посуду вдребезги, у самовара носик отломал.

— Начинаются дни золотые! — радостно подсказал Васька-гармонист. — Взяли зверя в дом, он вам теперя пропишет…

— Да будет вам! — сказал смущённый Харлампий. — Махонький он, не понимает.

— Не понимает? — сказала жена. — Небось где мёд стоял — понял! Это он за мёдом на стол полез — вот скатерть и стянул! Вот я тебе! — погрозила она веником под печку.

«Ре-ре-ре…» — ответил медвежонок.

— Ничо! — сказал Харлампий. — Где посуда бьётся, там весело живётся! Я ему завтра конуру сколочу — нехай во дворе живёт, к сторожевой службе приучается!

Но медвежонок во дворе жить не смог. Как только Харлампий вынес его из хаты, дворовый пёс Цыган стал яростно рваться с цепи. Он захлёбывался лаем, глаза у него наливались кровью.

«Загрызёт!» — подумал казак, прижимая к себе медвежонка, а у того тоже шерсть стала дыбом от злости. — Ишь ты какой! — Харлампий похлопал Презента по круглому задику. — Маленький, а храбрый. Ладно. Живи в сенях! — Он вытащил в сени папаху и устроил там зверёныша.

Но как только он уехал в степь, а его жена ушла с девчонками по воду, Презент вытащил папаху из сеней и, ворча, затолкал её под печку обратно. В сенях он жить не хотел. В горнице никого не было, только Сашка плыл, качаясь, в люльке. Медвежонок долго поворачивал за нею свой любопытный нос. Он пытался достать колыбель лапой. Не достал — высоко. Закряхтел, почесался. Оглядел комнату. На что бы такое влезть? Недалеко от люльки стояла табуретка. На табуретку Презент вскарабкался легко. Теперь люлька плавала совсем близко от носа.

Мишка толкнул её лапой. Колыбель качнулась, он толкнул её сильнее. Люлька сделала большой размах и спихнула медвежонка с табуретки. Он грохнулся на пол. Зарычал! Вскочил на табуретку и вцепился в край колыбели острыми когтями. Люлька понесла его по комнате. Понравилось. Стал прыгать с табуретки на люльку.

Когда хозяйка с дочерьми вернулась от колодца, нагруженная вёдрами и кринками с водой, то увидела, что по всей комнате, едва не переворачиваясь, летает колыбель, а на ней, прямо над спящим Сашкой, сидит довольный Презент.

— Было у меня четверо детей! — сказала хозяйка, стаскивая медвежонка, который вопил и отмахивался широкими лапами. — А теперь пятеро стало. Пятый — мохнатый — самый озорной! Придётся тебе, Катерина, за ним следить, кабы беды не наделал.

Однако уследить за Презентом было сложно. Каждый день он что-нибудь вытворял. То устроит снежную метель из пуха. Девчонки с утра подушками кидались. Медвежонок обрадовался — думал, что это с ним играют. Стал подушки ловить. Ловко ловит. Да только на лапах у него коготки острые: схватит подушку — она моментально с треском на клочки разлетается. Пока девчонки его утихомирили, он три подушки распустил. По всей хате перья летают! Девчонки в перьях! Обед весь в перьях! А сам медвежонок из бурого стал белым.

— Ну что мне с тобой делать! — говорил Харлампий, когда возвращался вечером с поля и домашние рассказывали ему, что нового натворил за день Презент.

Медвежонок лизал ему руки, тёрся крутолобой башкой о широкую грудь сотника, и не мог казак его наказывать. Так, шлёпнет для порядка по круглому задику, но мишка, наверно, и не понимал, что это наказание, — думал, новая игра. Он считал себя в доме главным и был уверен, что у людей нет другого дела, как с ним играть. Он хотел во всём принимать участие. И принимал. На горе хозяевам.

Медвежонок был на редкость смышлёным. Стоило ему один раз увидеть, как хозяйка закрывает на вертушку двери, как он тут же научился их открывать. Он научился выдвигать ящики из комода: упрётся задними лапами в нижний, а верхний тянет изо всех сил зубами. Кряхтит, старается! Хлоп! И ящик полетел — всего медведя бельём засыпал.

Прибежит Катька на грохот, а мишка посреди комнаты на куче простынь сидит, Сашкин чепчик примеряет!

Хотел Презент во всём хозяину помогать, поэтому, как только Харлампий приходил домой, Презент не спускал с него своих маленьких, как дробинки, глаз. Святой своей обязанностью считал медвежонок подавать казаку домашние чирики — тапочки. И если девчонки опережали его, сердился и начинал драться мохнатыми лапами. Стоило Харлампию сесть ужинать, как он тут же оказывался у него на коленях, и возникала его мохнатая голова над столом, и вертел он любопытным носом. Что нового? Что хозяин есть будет? Не перепадёт ли ему? И нетерпеливо стучал лапами по столу: что, хозяйка, мешкаешь, работника не кормишь!

Пока Харлампий был в доме или на базу́, медведь от него не отходил: путался под ногами и в каждое дело лез — помогал. Стал Харлампий плетень починять. Привёз тальника, начал плести. Плетёт — песню поёт. Соскучился на войне по домашней работе, а тут ещё вечер хороший такой, тёплый, лето настаёт, вишня зацветает. Мир на земле.

Плетёт Харлампий, ну и Презент тут же крутится. Хозяин на него и внимания не обращает. И напрасно. Потому что медвежонок все прутья, которые он между кольев насадил, обратно вытащил. Казак с одного конца плетень заплетает, а медведь с другого расплетает.

Вот пошли девчонки с матерью в огороде подсолнухи сажать. Мать борону тащит, Аниська большим колом ямки делает, а Катька в каждую ямку семечко кладёт. Один ряд прошли, второй… Вдруг слышат, Дашутка с крыльца кричит: