Жаклин Уилсон - Всё самое плохое о моей сестре

– Я нравлюсь многим мальчикам, – кивнула я.

– Что ж, Мартина, это хорошо, но ты девочка. И лучше, чтобы ты не была таким ужасным сорванцом. Слушай, ты действительно хочешь пойти в класс танцев мисс Сьюзанн? Может, там у тебя появятся какие-то новые друзья.

– Я передумала, мам. У меня все прекрасно. Я не хочу дружить с такими девочками, как Кэйти, Ингрид и Элайша. Мне нравится быть странной.

– Ох, Мартина, – тяжело вздохнула мама. – Ну почему ты такая упрямая?

– Ты хочешь, чтобы я была больше похожа на Мелиссу, ведь так? – спросила я.

– Не-е-ет, не совсем так, – сказала мама не очень уверенно. – Ты – это ты: славная, разносторонняя девочка. По-моему, замечательно, что у тебя такое хорошее воображение и ты так артистична, но я хочу, чтобы ты использовала свой дар более плодотворно. Ты должна делать какие-то действительно красивые картины и рисунки, но ты тратишь свое время на эти глупые комиксы.

– Могучая Марта – это не глупо!

Мама взяла мой альбом и нахмурилась, увидев тонкую-как-булавка Могучую Марту, бросающую яйца.

– Эти каракули – просто трата карандашей и бумаги, – сказала она. – Ты даже не рисуешь ее правильно. И что, ты полагаешь, она делает?

Я предусмотрительно хранила молчание.

– Она же не… кидает яйца, а? – с надеждой спросила мама. У нее снова порозовело лицо.

– Нет-нет, она… она в Солнечной Стране, и это все маленькие солнечные лучи, – ответила я.

Мама вытаращила глаза – и я не могу сказать, что осуждаю ее.

Она принесла блокнот и конверты и потом стояла надо мной, пока я писала письма с извинениями.

– Можно, по крайней мере, использовать компьютер и распечатать письмо три раза? – спросила я.

– Нет, ты должна сделать это вежливо, по-старомодному. Я хочу, чтобы родители этих девочек увидели, что ты искренне извиняешься, хотя и совершила такой ужасный поступок, – сказала мама.

Так что я должна была писать три ужасных письма – прямо на моем подносе с ужином. Даже четыре, потому что маме не понравилось мое первое письмо от руки.

– «Дорогая Кэйти, извини. Преданная тебе…» – прочла она с отвращением и разорвала письмо пополам.

– Пиши снова, но правильно!

– Но я же написала «извини».

– Это вовсе не выглядит извинением. Давай я продиктую. Начинай снова и в верхнем правом углу напиши свой адрес.

– Как скучно, – заныла я.

«Дорогая Кэйти!

Я очень сожалею, что бросила в тебя яйцо на игровой площадке.

Это было очень глупо.

Мои родители очень рассердились на меня.

Я надеюсь, что тебе было не очень больно и это не сильно испортило твою одежду.

Я обещаю, что никогда больше не совершу такой глупости.

Потом я написала то же самое Ингрид и Элайше. Извини, извини, унижаюсь, унижаюсь. Впервые мне было вообще безразлично, что я подписалась «Мартина». Было бы очень стыдно подписывать письма «Марти».

Когда мама наконец ушла, я взяла невидимый карандаш и написала поверх каждого письма:

«Нет, я нисколечко не извиняюсь, ты подлая, ненавистная свинья».

Конечно, эти слова нельзя было увидеть, но я стала чувствовать себя значительно лучше, зная, что они там есть.

Мне не разрешали спускаться вниз до самой ночи. Этот вечер, наверное, был самым длинным в моей жизни. Я рисовала Могучую Марту, играла со своими зверями, но было очень странно сидеть как пришитая наверху, когда было слышно, что внизу работает телевизор и разговаривают мои родственники.

В конце концов, когда Мелисса пришла спать, мама и папа поднялись наверх. Я притворилась, что уже сплю, – завернулась с головой в Уилму и с трудом дышала из-под нее. Мама и папа пытались со мной поговорить, но я сделала вид, что их не слышу. Они поцеловали меня на ночь, хотя это был только один поцелуй, и папа не сказал мне «Спите, детки, крепко, клопов я запер в клетку».

Я сопела в Уилму.

– Ты ведь не спишь, а, Марти? – прошептала Мелисса. Кровать заскрипела – это она стала взбираться по приставной лестнице ко мне наверх.

– Эй! Я думаю, они сердятся на тебя. Ты в самом деле должна писать письма с извинениями? – спросила она.

– Да! И мама собирается завтра утром идти вместе со мной, чтобы быть уверенной, что я вручу эти письма, и это будет мегаунизительно, – сказала я мрачно.

– Ой, бедняжка, – посочувствовала Мелисса.

Она взобралась ко мне на кровать. Обычно я ей этого не позволяла. Верхняя кровать – это моя территория. Но в ту ночь было очень уютно прижаться к Мелиссе: казалось, она была единственным членом семьи, который меня любит.

Когда мы проснулись, мы все еще лежали обнявшись, и это действительно было очень странное ощущение. Потом Мелисса скинула Уилму-кита с кровати, заявив, что она ее душит, а я случайно-нарочно ткнула Мелиссу в ребра – и вот уже мы снова вернулись в нормальное состояние ссоры.

Это было ужасное утро, потому что я должна была отдать извинительные письма Кэйти, Ингрид и Элайше. А еще мама строго потребовала, чтобы я каждой из них сказала «Извини». Потом Джейдин увидела, как я вручаю эти письма, и совсем неправильно это поняла. Она подумала, что это были приглашения на вечеринку, и ужасно расстроилась, решив, что я приглашаю всех своих злейших врагов, но не приглашаю ее, мою лучшую подругу навсегда.

– Не сходи с ума, Джейдин. Еще чего! Я никогда в жизни не приглашу на вечеринку Кэйти, Ингрид и Элайшу. Только если бы это была вечеринка с пытками и мы по-настоящему играли бы в «Убийство в темноте».

– Так что же, Марти, значит, я иду на твою вечеринку? – спросила Джейдин с сияющими глазами.

– Но у меня не намечается никакой вечеринки. Мой день рождения будет еще через тыщу лет, – сказала я. – И мама говорит, что в любом случае наш дом слишком мал для настоящих вечеринок. Нам разрешается пригласить только нескольких друзей, и все.

– Значит, я могу прийти, раз я твоя ЛПН? – спросила Джейдин.

– Но я не… – и тут я сдалась. – О’кей, я спрошу маму, – сказала я, хотя не очень-то надеялась, что мама позволит, если учесть, что она думает, будто я самая плохая дочь на свете.

Джейдин крепко-крепко обняла меня, и мне это понравилось. После этого день стал понемногу улучшаться – а перемена во время ланча вообще была волшебной. Я пошла играть в английскую лапту с мальчиками! [4]Мы даже не называли это лаптой – это был американский бейсбол, что звучало гораздо круче. Мы все должны были называть друг друга безумными именами, как настоящие американские игроки в бейсбол.

– Я Микки Хитрики, – сказал Микки Уэст.

– Я Саймон Пирогаймон, – сказал Саймон Мэйсон.