Михаил Коршунов - Бульвар под ливнем (Музыканты)

Все чаще стучала входная дверь школы: спешили к началу занятий ребята. Многие приехали на троллейбусах. Остановка среди ребят называлась «Музыкант», хотя на самом деле это были Никитские ворота.

Татьяна Ивановна прекратила свою «картинную галерею», следила за порядком, объясняла, кто сегодня и в какой класс перемещается, — а всегда кто-то куда-то перемещался, — выдавала ключи, мел, почту. Совсем маленьким ребятам помогала развязывать шарфы, платки, тесемки на шапках-ушанках.

Татьяна Ивановна принимает участие в жизни школы не только на посту коменданта, но и творчески. У нее имеется приятель — бетховенист-текстолог Гусев. Гусев учится в пятом классе. Он разгадывает тайны Бетховена. Дело в том, что великий композитор неразборчиво записывал произведения, потому что часто писал ночью при свече. Теперь его рукописи разбирают ученые, и каждый по-своему доказывает, трактует. И Гусев этим занимается. Достал фотокопии тетрадей Бетховена, большое увеличительное стекло и тоже трактует. На всю школу прославился, даже за ее пределами, потому что состоит в переписке с учеными. У Бетховена ближайшим помощником, секретарем, был его друг по фамилии Цмескаль. У Бетховена был Цмескаль, у Гусева — Татьяна Ивановна. Гусев держит ее в курсе исследований. Увеличительное стекло, между прочим, принадлежало Татьяне Ивановне.

По коридорам школы с грохотом помчались составленные поездом нотные пульты и стулья: дежурные ребята доставляли таким способом в зал снаряжение для оркестра. На стульях лежали клавиры и партитуры.

Поезда проходили повороты, пересекали перекрестки, точно попадали в двери зала. Правда, после этого даже самые крепкие и новые стулья начинали скрипеть и создавать дополнительный аккомпанемент, а пульты теряли свою первобытную стройность и напоминали подсолнухи с поникшими головами.

Один из поездов все-таки едва не врезался в раздвижную лестницу. На ней стоял часовщик, он налаживал электрические часы, которые висели в центре коридора. В музыкальной школе нет звонков, а в коридорах и в каждом классе — часы. Их много, они нуждаются в постоянном надзоре.

Часовщик удержался на лесенке, покачал головой вслед промчавшемуся поезду: что поделаешь — таланты, а он, так сказать, поклонник, рядовой часовщик. Его забота — чтобы один талант вовремя сменял в классе другой и тем самым поддерживалось бы вечное движение в музыке от девяти утра до девяти вечера.

В коридоре сидели ребята. В руках у них были инструменты, и все это гудело, жужжало, попискивало, посвистывало. Это была разминка. Требовалось подготовить себя к тому, чтобы в «потной пустыне увидеть мираж», чего так упорно добиваются преподаватели. Мираж — это, конечно, хорошо, но он, к сожалению, не всегда посещает нотные листы учеников, в особенности с утра, потому что в учениках еще живут приятные воспоминания об одеялах и подушках. Девица баскетбольного вида отчаянно хлопала струнами на контрабасе. Кое-кто заткнул пальцами уши и смотрел в нотные тетради, разложенные на коленях. Это были теоретики. Некоторые резко дергали над тетрадями правой рукой, потом вели руку плавно, потом опять резко дергали вверх, вниз. Скрипачи. А некоторые давили тетради пальцами, откинули высоко головы, закрыли глаза, шевелили губами. А еще можно встать лицом к совершенно пустой стене и дирижировать, и всем понятно, что этот человек учится на дирижерско-хоровом отделении и что стоит он лицом вовсе не к пустой стене, а перед ним хор или даже оркестр, и сзади него вовсе не школьный исцарапанный коридор, а благодарные и взволнованные слушатели, которые, может быть, увидели мираж.

Подъезжали троллейбусы, привозили ребят. Чем меньше оставалось времени до начала занятий, тем гуще становился поток в раздевалку и тем шустрее приходилось работать Татьяне Ивановне, потому что совсем маленькие ребята дольше всех остальных ребят спали дома и появлялись в школе в самые последние минуты в больших количествах.

Родители, которые их привозили, спешили на работу и с радостью и стремительностью сдавали ребят на руки коменданту, чтобы комендант затем передала их уже преподавателям.

Татьяна Ивановна любила свою добавочную работу в раздевалке, потому что она любила всех ребят, в особенности маленьких, самых юных музыкантов, сочувствовала им в нелегкой жизни.

В учительской комнате был длинный стол для заседаний педагогического совета. Сбоку за маленьким столом, покрытым цветной бумагой, исписанной множеством номеров телефонов и каких-то музыкальных фраз, сидела диспетчер-секретарь Верочка, коротко стриженная, в пиджачке, пальцы испачканы пастой шариковой ручки. На стене объявления: «Хоккей. Духовики — струнники», «Анализ музыкальных форм». Были приколоты мишени победителей стрелковых соревнований с дырочками от пуль, в которые для наглядности воткнули спички. Злые языки утверждали, что наиболее удачные дырочки были сделаны не пулями, а просто спичками. Злые языки есть в любой школе, в музыкальной тоже. Отдельно была приколота записка с надписью «масло». Висела еще большая афиша, в которой сообщалось, что в Малом зале Консерватории будет отчетный концерт школы.

Перед началом занятий в учительской собрались учителя и аккомпаниаторы.

— Я настаиваю, — сказала Кира Викторовна, преподаватель скрипки. Она ходила вдоль учительской широким шагом, твердо стучала каблуками. На руке у нее были надеты мужские часы; она их сердито поправляла.

— Кира Викторовна, вы сделали ансамбль скрипачей. Отлично вас понимаю, но… — Это сказал директор школы Всеволод Николаевич. Ему лет тридцать пять, он в замшевой куртке, на шее повязан неяркий мужской платок-мафл. — …Брагин и Косарев вызывают у меня тревогу. В канун концерта особенно. — И при этом директор покосился на афишу, он ее побаивался.

В разговор вмешалась учительница сольфеджио Евгения Борисовна. Она возбужденно размахивала руками, очевидно, потому, что преподавала сольфеджио и ей часто приходилось требовать от учеников: «Все вместе повторим аккордики».

— Ладя Брагин — продукт нефти! — сказала Евгения Борисовна. Она любила точные формулировки. — Вспыхивает ежедневно. Только успевай оглядываться.

— Он и Андрей Косарев все-таки несовместимы в ансамбле, — сказал директор. Точными формулировками директор не обладал. Он человек, который чаще сомневается и от этого мучается прежде всего сам.

— Они ненавидят один другого! — сказала Евгения Борисовна. — Вспомните турнир «Олимпийские надежды».

В школе был устроен необычный турнир скрипачей, который в шутку назвали «Олимпийские надежды». Победитель тот, кто сыграет быстрее и, конечно, не фальшивя. Выступали и Ладя Брагин с Андреем Косаревым. Они стояли рядом. Ладя сыграл одну часть «Мелодии» Чайковского, Андрей ответил Пуньяни. Ладя тут же сыграл «Пчелку» Шуберта, Андрей — Крейцера. В отчете о турнире в стенгазете «Мажоринки» было написано: