Михаил Коршунов - Бульвар под ливнем (Музыканты)

— Фракционеры! Изоляционисты!

Еще их называли «гроссами» — это значило «гроссмейстеры». Это была их настоящая кличка, уважительная.

Кто-то в коридоре зацепил головой висячую лампу, кто-то показывал на своем пальто вешалку, которую он сделал из толстой цепочки, у кого-то ботинки следили, как грузовик, и его не впускали в комнату, и он стоял, подсыхал.

Пришел Андрей Косарев.

— Привет, — сказала ему Рита весело.

— У тебя гости? — спросил Андрей и нахмурился.

В квартире становилось все шумнее, все громче звучала радиола. В танце выделялся высокий паренек — круглое широкое лицо и забавный курносый нос, слишком маленький для такого лица. Витя Овчинников. Танцевал с девочкой, на которой были эластичные брючки и такой же свитерок с круглым воротником до самого подбородка, «битловочка».

— Витя, кочегарь! — кричали ребята. — Включай ускоритель!

— Наташа, не уступай! — кричали девочки и сами приседали и в такт прихлопывали.

Витя Овчинников ловко в танце проскользнул под шахматной доской.

— Двойной сальхов!

Тогда и Наташа вслед за Витей проскользнула под доской и еще сумела дополнительно крутнуться на месте.

— Двойной тулуп! Прессинг по всему полю!

— Витя, прибавь в коленях.

— Зачем? Бей интеллектом!

«Гроссы» невозмутимо продолжали играть. Андреи стоял в стороне. Он Ритин друг. Знаком и с Ритиными одноклассниками, но все-таки он здесь чужой. Андрей начал жалеть, что пришел, и поэтому злился. Он хотел повидаться только с Ритой. Но ему совершенно не хотелось сейчас быть в гуще этого веселья — не то время, не то настроение. Вообще он никогда не стремился посещать такие вечера.

— О великом думаешь? — спросила Рита. — А мы просто танцуем.

— Ну и что? — небрежно сказал Андрей.

— Ничего, — спокойно сказала Рита. — Танцевать будешь?

— Не буду. Страусиный оптимизм.

— Соизволишь кофе выпить?

— Нет.

— Сладкий пирог? Приобретен в кулинарии «Будапешт».

— Нет. — Андрея злило, что Рита не одна, а он хотел застать ее одну.

— Тогда в шахматы. Сережа! Иванчик! Хочу с ним сыграть. — И Рита показала на Андрея.

— Не люблю такое, — сухо сказал он и отвернулся.

— А мы обычные смертные! — Рита тоже рассердилась. — Мы не таланты!.. — Риту всегда раздражало в Андрее нежелание скрывать свое настроение и даже свою какую-то надменность — не в отношении ее, а вообще как свойство его характера.

— Успокойся, — сказал Иванчик Рите. — Нехорошо.

— Не успокоюсь!

— Андрей, не обращай внимания.

Андрей вежливо улыбнулся. Из всей Ритиной компании ему нравились Иванчик и Сережа. Они были ему понятны.

— Я думал, у тебя никого нет, — сказал Андрей примиряюще. — Пригласить хотел.

— Куда?

— Тут… на завтра. — Андрей замолчал. — Концерт. Я буду выступать.

— Ребята, меня приглашают на концерт. Вот он! — Рита показала на Андрея. Потом повернулась к нему: — А я приглашаю тебя сыграть со мной в шахматы. И сегодня! — Рита уже не хотела ничего прощать Андрею. — Длинный, вон танцует… — Она кивнула на Витю. — Влюблен в меня с третьего класса. Все сделает, что потребую.

— А ты?

Рита откинула голову и посмотрела на Андрея.

— А ты? — повторил он.

— Играй на скрипке, если не хочешь в шахматы. Сейчас играй! Для всех. Ты ведь их не приглашаешь! — И Рита показала на ребят. — Они тебе не нужны…

Ребята понимали, что Рита, может быть, и не права, но Андрей для них был все-таки «человек не из нашей школы».

— Заказываю твист! — крикнула Рита.

Тот, у кого следили ботинки, незаметно вошел в комнату, негромко спросил:

— Музыкально-литературный утренник, а?

Иванчик опять сказал:

— Не надо, Рита.

— Надо, — упрямо ответила Рита. — Я такой парень.

Выключили радиолу, и в комнате образовалась тишина, та самая, при которой не знаешь, куда девать руки или куда деться вообще самому. Подобная тишина возникает в жизни непредвиденно и быстро делается безвыходной для того, по чьему поводу она возникла.

Рита стояла перед Андреем, заглядывала ему в глаза. Дерзкая, насмешливая, постукивала ногой. Андрей побледнел, губы его превратились в узкую полоску. Грудь его была неподвижной, и казалось, Андрей не дышит совсем.

— Витя, дай скрипку, — сказала Рита.

Витя принес из коридора скрипку и смычок. Рита взяла и держала теперь сама скрипку и смычок.

— Ладушки, ладушки… Где были — у бабушки… — Витя начал прихлопывать в ладоши и пошел по кругу.

Андрей побледнел еще больше. На лице только слегка подрагивали ноздри. Руки были опущены, застыли, и только слегка тоже подрагивали кончики пальцев. Он должен был принять какое-то решение. Немедленно! Это все понимали, и прежде всего сам Андрей.

Рита по-прежнему стояла, постукивала ногой. Едва-едва. Смотрела на Андрея. Держала скрипку и, совсем как Ладька, покачивала на пальце смычок. Так. Небрежно. Коричневый прутик.

Андрей выхватил у нее скрипку и начал отпускать на колках струны. Потом вдруг сорвал одну струну, и она повисла, как простая проволока… Потом — вторую, и она тоже повисла, как простая проволока…

— Зачем ты это? — попытался вмешаться Иванчик. — Что ты делаешь!

Андрей не обратил на Иванчика никакого внимания. Еще рывок — и оборвана третья струна. Потом он выхватил у молчавшей Риты смычок, поднял скрипку и провел смычком по единственной оставшейся струне. Он будто швырнул звук к ногам Риты. Андрей вначале не думал срывать струны, а хотел их только спустить с колков, кроме одной. Но так получилось… Он не владел уже собой…

— Танец на одной струне, — объявил Витя.

Андрей полным смычком и на полную силу начал играть ритмичный танец. Он посчитается за все, что с ним произошло в школе, потом здесь, в гостях у Риты! Чтобы Рита почувствовала наконец, как она поступает с ним!

Смычок прыгал, кувыркался. Андрей перебрасывал его за подставку и обратно, опять за подставку и опять обратно. А потом пальцами по корпусу скрипки, как по барабану, а потом опять смычком — и-а-а!.. И опять пальцами… Андрей оскорблял скрипку и себя. И пусть… II пусть… Вундергайгер! Ослиный мост!.. Но так он сейчас защищался и ничего другого придумать не мог. Он никогда ничего не мог придумать.

Ребята молчали. Только Витя Овчинников крикнул:

— Андрюшка, гений!

Рита смотрела на Андрея. Она чувствовала себя виноватой во всем, что случилось теперь вот со скрипкой, с Андреем. Она знала, что умеет быть виноватой, но тоже ничего не могла с собой поделать. Никогда вовремя. И в особенности в ее отношениях с Андреем. Она их еще сама не понимала и как-то не хотела понимать, заставить себя это сделать. Почему-то для этого требовались усилия, и это ее смущало.

По коридору шел Всеволод Николаевич, директор. Он только что вернулся из Консерватории, где обо всем окончательно договорился — помещение для распевки хора, орган, рояли, артистическая комната, раздевалки, буфет. Надо предусмотреть и проверить все до мелочей. Лучше всего попытаться это сделать самому, так спокойнее. Хотя бы в той степени, в которой вообще может быть спокойным директор школы.