Лора Уайлдер Инглз - У Серебряного озера

— А ты тут, папа, — сказала Лора. — Ты не заблудился в снегу.

Все молча поглядели на папу, вспоминая то страшное Рождество, когда он не вернулся домой и они боялись, что он больше никогда уже не вернется.

У мамы на глаза навернулись слезы. Она старалась их скрыть, но пришлось быстро смахнуть их рукой. Все притворились, будто ничего не замечают.

— Это просто от радости, Чарльз, — сказала мама, вытирая нос платком.

Папа рассмеялся.

— Да, угораздило же меня тогда! — сказал он. — Человек умирает с голоду трое суток, съедает всё рождественское печенье и конфеты, а потом вдруг видит, что всё это время он просидел в сугробе под берегом своего же собственного ручья в какой-нибудь сотне ярдов от дома!

— А по-моему, самое лучшее Рождество было на елке в воскресной школе, — сказала Мэри. — Ты была еще совсем маленькой, Кэрри, и поэтому ничего не помнишь, но как чудесно там было!

— Нет, нынешнее Рождество намного лучше, — возразила Лора. — Кэрри уже большая, она всё запомнит, и еще у нас теперь есть Грейс.

Да, вот она — Кэрри, волк ее не тронул, а на коленях у мамы сидит их младшая сестренка Грейс. Волосы у нее золотятся, словно солнце, а глаза голубые, как фиалки.

— Да, пожалуй, это Рождество лучше всех, — согласилась Мэри. — И может быть, на будущий год здесь откроется воскресная школа.

Каша была съедена. Папа подобрал из своей миски последнюю каплю молока и допил чай.

— Ну что ж, — сказал он. — Рождественской елки у нас не будет, потому что на Серебряном озере и кустика не сыщешь. Да и зачем нам елка, если мы тут совсем одни. Но мы можем устроить себе праздник не хуже, чем в воскресной школе, Мэри.

Он достал футляр со скрипкой, и пока мама с Лорой мыли и убирали посуду, настроил скрипку и натер канифолью смычок.

Стекла замерзли, а щели вокруг дверей опушило мохнатой морозной бахромой. Сквозь незамерзшие узкие полоски в верхней части окон было видно, как на дворе кружатся снежинки. Но на красной клетчатой скатерти ярким светом горела лампа, и в открытых печных конфорках полыхало пламя.

— Сразу после еды петь нельзя, — сказал папа. — Поэтому я просто поиграю.

Он сыграл «Вниз по реке Огайо!», «Как весело поют колокола», и:

А потом остановился и, улыбаясь, спросил:

— Ну как, вы готовы петь?

У скрипки изменился голос — ведь теперь она споет гимн. Папа взял несколько первых нот, и все запели:

Голос скрипки звучал откуда-то издалека, а папа, казалось, тихонько пел про себя о том, что думал. Но мелодия постепенно захватила всех, и стройный хор голосов затянул:

Вдруг Мэри воскликнула:

— Что это?

— О чем ты, Мэри? — спросил папа.

— Мне показалось… Послушайте сами! — ответила Мэри.

Все замолчали и прислушались. Лампа тихонько мурлыкала, в печке потрескивали угли. За чистой полоской над покрытым белой изморозью стеклом мерцали освещенные лампой снежинки.

— Что ты слышала, Мэри? — спросил папа.

— Это было похоже на… Вот опять!

На этот раз все услышали крик. В темной снежной ночи кто-то громко кричал. Потом голос раздался где-то совсем рядом.

Мама вздрогнула.

— Чарльз! Кто это может быть?

Папа уложил скрипку в футляр и быстро открыл переднюю дверь. Холодным ветром в комнату внесло снег, и опять раздался хриплый крик:

— Хелло, Инглз!

— Это Боуст! Входите! Входите! — С этими словами папа накинул пальто и шапку и вышел на холод.

— Он, наверно, до смерти замерз! — воскликнула мама и побежала к печке подбросить угля. Со двора доносились голоса и смех мистера Боуста.

Потом дверь отворилась, и папа сказал:

— Это миссис Боуст, Каролина. Принимай. А мы идем ставить в хлев лошадей.

Миссис Боуст была похожа на пухлый узел всевозможных пальто и одеял. Мама бросилась помочь ей снять теплые вещи, в которые та была закутана, и сказала:

— Идите поближе к печке! Вы совсем замерзли.

— Нет, что вы, — ответил приятный мягкий голос. — Я ведь сидела верхом на теплой лошади, а Роберт плотно закутал меня во все эти одеяла. Он даже сам вел обеих лошадей, чтоб у меня не замерзли руки.

— Но шаль у вас все равно замерзла, — сказала мама, разматывая с головы миссис Боуст обледенелую шерстяную шаль.

Наконец в обрамлении обшитого мехом капора показалось лицо миссис Боуст. На вид она казалась немногим старше Мэри. Волосы у нее были светло-каштановые, а из-под длинных ресниц сверкали голубые глаза.

— Неужели вы проделали весь этот долгий путь верхом, миссис Боуст? — спросила мама.

— Нет! Всего только две мили. Мы ехали в санях, но на болоте застряли. Лошади вместе с санями провалились в снег. Лошадей Роберт вытащил, а сани пришлось оставить.

— Понятно, — сказала мама. — Верхушки высоких болотных трав засыпает снегом, и невозможно разобрать, где болото, а где твердая земля. Но трава не выдерживает тяжести.

— Садитесь в мою качалку. Это самое теплое место, — предложила Мэри, но миссис Боуст отказалась и села с ней рядом.

Папа с мистером Боустом вернулись из хлева и с громким топотом отряхивали снег с сапог в пристройке. Мистер Боуст смеялся, и вслед за ним в доме засмеялись все, даже мама.

— Мы никак не поймем, почему, стоит только мистеру Боусту засмеяться… — начала было Лора.

— У него очень заразительный смех, — смеясь, пояснила миссис Боуст.

Лора посмотрела в ее смеющиеся голубые глаза и подумала, что Рождество будет нынче веселое.

— Здравствуйте, мистер Боуст. Вы, должно быть, умираете с голоду, — сказала мама, сбивая тесто для печенья. — Садитесь, я мигом соберу ужин.

Лора обдала кипятком ломтики солонины, а мама поставила в духовку печенье. Потом она подсушила солонину, обваляла ломтики в муке и начала жарить. Лора тем временем почистила и нарезала в чулане картошку.

— Я поджарю ее сырой, сделаю молочную подливку и вскипячу чай, — тихо сказала мама, входя в чулан. — Еды хватит на всех, но как быть с подарками?

Лора об этом не подумала. У них не было никаких подарков для гостей.