Наталия Лойко - Ася находит семью

Ася поднялась на третий этаж и тихонько спустилась обратно. Надо было проскользнуть в лазарет, а затем швырнуть Ксении эту дурацкую буржуйскую простыню.

Простыня белела на полу у входа в изолятор. Схватив ее, Ася помчалась по коридору мимо опечатанной домовой церкви, мимо кухни, откуда уже доносился съестной дух… Что это? Ксения в кухне! Чему она там поучает Лукерью?

— Будьте начеку! — говорит Ксения. — Ребята без еды погибнут в дороге. Белье-то мы проворонили.

— Белье? — вскрикивает стряпуха. — Украли?!

Сразу обессилев, Ася прислоняется к стене.

Конец! И не возразишь, не докажешь!.. Даже если вернешь простыню. Сама же запутала дело: «Нет ее. Негде искать». Подозрительно? Даже очень…

Что теперь делать? Бежать! Оставить простыню на видном месте и бежать. Когда-нибудь Ксения раскается.

Ася тихо крадется по коридору. Вот и вестибюль. Каравашкин стоит у окна, спиной к Асе. Федя безмятежно спит на большом неуклюжем тюке. Поблизости на полу лежит мелок, которым латинист делал пометки на багаже. Ася с грустью глядит на светловолосую, всклокоченную голову, удивляясь тому, каким добрым, притихшим может выглядеть Федя…

Она нагибается за мелком и, торопясь, выводит на каменном полу слова, которые должны потрясти ее друзей:

Ухожу навсегда.

Федя прочтет первым, затем прибежит Катя. Неужели и для них Ася станет обманщицей, как Люська, как «добрая фея»? Неужели никто никогда не скажет, что она сделана из хорошего материала?

Прощай, детский дом! Сейчас Ася шмыгнет в дверь, выходящую в парк, оттуда калиткой выйдет в заросший травой переулок. Прощайте… Ася уходит. Уходит совсем. Навсегда.

Сонный покой улиц и улочек еще не нарушен шумом шагов рабочего и служилого люда. Шлепая босыми ногами по прохладным, остывшим за ночь каменным плитам тротуара, Ася одолевает долгий путь от калитки Анненского парка до подъезда дома, где прошло ее детство.

Наконец на фоне легких перистых облачков показались кресты Параскевы Пятницы. Вскоре за церковью завиднеется пятницкое полицейское управление, конечно, бывшее полицейское; следом — реквизированный дом бывшего князя Гагарина; а там и кирпичное здание с зелеными, то есть некогда зелеными, а теперь облезшими заржавленными водосточными трубами, крылечко, возле которого Ася столько раз прыгала через веревочку.

За ночь сарафан Аси измялся, волосы не причесаны, но цветы, которые она несет, то прижимая букет к себе, то выставляя вперед загорелую тонкую руку, придают ее фигурке почти торжественный вид. Душистый ярко-белый жасмин предназначен в дар Варе. Вчера Ася обошлась с ней самым бессовестным образом, сегодня воспылала небывалой нежностью.

Как ни торопилась Ася выбраться из Анненского парка, все же сумела отломить с кустов несколько цветущих, мокрых от росы веток. Отломила и без зазрения совести прихватила с собой. В трудное военное лето цветы ценились мало, не то что овощи. Наркомпросовцы, наблюдая за детским домом, вовсе не интересовались клумбами и цветущим кустарником, зато, не щадя своих наркомпросовских сил, раздобывали семена и рассаду для грядок, вскопанных артелями детей. Нарвать цветов в зарослях парка не значило нарушить конституцию.

Варя, как было известно Асе, страстно любила цветы. Когда Андрей, бог знает почему, однажды привез в лукошке с клюквой несколько пучков первых подснежников, Варя не могла на них наглядеться. Поэтому Ася и тащит ей через всю Москву пышный, пахучий букет. Пусть радуется!

Только будет ли Варя рада самой Асе, когда узнает, что та пришла навсегда, свалилась ей, можно сказать, на голову?

О чем только Ася не размышляла в пути! Более всего о доме, который она так внезапно сегодня оставила. Воображение при этом рисовало то приятные сердцу кар тины общего плача по ней, то сцены общего непреклонного осуждения…

В сумятице мыслей все чаще мелькало: что же теперь будет? Вспоминался вокзал, с которого уезжал Андрей, чьи-то слова, что время теперь не детское… Ася вдосталь хлебнула этого недетского времени, мерзла, голодала, даже, как обидно выразилась Ксения, соприкасалась с Сухаревкой…

Что ее ждет? Снова придется целыми днями болтаться одной, дожидаясь Варю, дожидаясь глотка горячего? Не так давно, отпросившись «на побывку», Ася убедилась, до чего опустел некогда шумный, родной ей двор. Грунечку из флигеля забрали в детский коллектор; Зенушкины — трое мальчиков — в деревне, пока не кончится голодуха; покойного конторщика ребята — в Хамовниках, в детском городке; Симку — носатую ябеду — отправили в лесную школу, потому что у нее началась чахотка, Леля Глущенко — тихая, беленькая — умерла, не дождавшись конца войны.

Асе не хочется умирать. Раз большевики создали Совет защиты детей, решили во что бы то ни стало в опасное, переходное время сберечь подрастающее поколение, зачем Асе умирать?!

Не сотворила ли она сегодня глупость, страшную глупость? Задав себе этот вопрос, Ася горестно опустилась на первое подвернувшееся крыльцо, на ступеньки, ведущие к заколоченной винной лавке.

Лавка знакома с детства, знаком низенький розовый дом. Теперь его фасад пестреет, словно лоскутное одеяло. Когда в семнадцатом с него содрали вывески, украшенные двуглавыми орлами, на стенах обозначились голубые прямоугольники, и Асина мама вспомнила: в те времена, когда они с папой после венчания поселились на Пятницкой, это строение действительно было цвета синьки.

Каким бы колером ни окрашивали винную лавку, пьяных возле нее всегда было много. Отец говорил: мастеровщина глушит тоску.

Что такое тоска, Ася знает… Она и сейчас не может отогнать тоскливой мысли о нелепости совершенного ею, о том, что самым разумным было бы вернуться назад, что вне стен детского дома ее не ждет ничего хорошего. Однако вернуться нельзя. Слово навсегдавыведено крупными буквами.

Господи, и дернуло же Асю поверить россказням Нюши — первой выдумщицы во всем мире! Из-за этой Нюшки все и пошло кувырком, да еще простыни затесались… Как Ксении не рассердиться? Велено было Асе отправляться в дортуар? Велено. Запрещено идти к Шашкиной? Запрещено.

Кто же впустит ее обратно? Вечером устроила переполох, утром переполох. Разве можно взять такую девчонку в колонию, где требуется чистота коллектива, где каждое место на вес золота? Если Асю и оставят детдомовкой, ее все равно вычеркнут из списка колонистов и будут все лето дразнить…

В задумчивости Ася затолкнула под мышку букет, не заметив, как помялись, осыпались белые нежные цветы. Веник, а не букет. Веник, без которого, бывало, жители Замоскворечья не мыслили настоящей баньки. Асе не до цветов. Она думает-гадает, как ей быть.