Наталия Лойко - Ася находит семью

Затем сообщает детдомовские новости:

— Мы на митинге были, на Пресне. Я и трое наших именинников. Да ты же не знаешь?! Хоть бы спросила о Феде, он о тебе справлялся. Приняли всех троих.

Вот как… Федя о ней справлялся… Федю приняли. Он теперь член Коммунистического союза молодежи. Ася выпрямляется, закладывает руки за спину. Федя запрезирает ее, если она будет распускать нюни.

— Так что же говорили на митинге? Про войну, про хлеб?

— Многое говорили… Например, про июль месяц. По какой-то случайности за последние три года он оказался самым тяжелым для революции, для пролетариата. — Татьяна Филипповна погладила Асину руку, вновь вцепившуюся в решетку. — И для ребятни этот июль тяжек, для тех, кого не удалось вывезти из столицы. — Она пошлялась отбросить слишком серьезный тон. — Кое-кому еще повезло. Тому, кто попал в приличные условия и прыгает себе, как коза. И знаешь, что еще было сказано? Что за июлем-то следует август — пора урожая. А затем недалек и месяц победы — октябрь. Выдержим, Аська? А?

Для Аси это прозвучало так: держись до осени, не просись назад. Она не просится, только спрашивает:

— А колонисты скоро вернутся?

— Тоже осенью.

Ага, «тоже»! Ася весело спрашивает:

— Как Шурка? Меня вспоминает?

Впервые по лицу Шуркиной матери скользнула улыбка:

— По секрету скажу: обижен. Как это Федя без него вступил в Союз молодежи!

Ася просит передать всем ребятам привет. Союзным и несоюзным.

— Набирайся сил, — говорит на прощание Татьяна Филипповна, еще раз просовывая сквозь решетку руку. — Но, пожалуйста, без твоих штук. Время слишком тяжелое, а ты не маленькая. Обещай мне, что никуда не сбежишь, не выкинешь новое коленце.

— Обещаю, — произносит Ася. — Знаю, что не маленькая.

Обратно от ограды она не бежит, не подпрыгивает на «гоп», а крадется, прижимаясь к стене ненавистного ей дома. Главное — остаться незамеченной, главное — сохранить возможность почаще уединяться у окна, видеть перед собой вечно манящую, живущую своей жизнью улицу.

В здравнице переполох: нагрянули комиссары. Пусть это скромные с виду старушки, пусть у них нет никакого оружия, лишь один портфель на двоих, — страху они нагнали. Пришли, предъявили бумажку от Наркомпроса и наотрез отказались откушать, хотя директриса очень и очень любезно приглашала их к столу.

В субботний вечер каждому разрешается делать то, что он хочет, но Асю вдруг послали в библиотечную комнату, чтобы привести в порядок шкаф с детскими книгами.

Дорогие, нарядные книжки когда-то тешили внуков Фомы, потом его правнука, недавно увезенного во Францию. Последнее время детской библиотекой, всеми этими сочинениями, врачующими юные души, пользуются сиротки, когда у них выкраиваются свободные от рукоделия и хлопот по хозяйству часы.

Рыться в книгах — любимое Асино дело. Сейчас она перетрет каждую, поставит все по порядку… Возилась она долго, пока не заметила на полке рядом с «Семенами благочестия» справочную книгу по детскому чтению. Ася сунула свой любопытствующий нос в это пособие, полистала его. О каждой рекомендуемой книжице можно было прочесть несколько пояснительных слов.

«Богато одаренная от природы, всеми любимая, симпатичная, глубоко религиозная девочка, спасая прислугу из воды, неожиданно умирает на пятом году жизни, вызвав общее сожаление».

У Аси эта симпатичная девочка никогда никакого сожаления не вызовет. Все враки! Таких трогательных историй она уже наслушалась в здравнице, их каждый вечер рассказывает Олимпиада Кондратьевна. С каждым вечером эти истории кажутся все лживее и противнее.

Повесть «Приключения сироты в степях Америки» была снабжена следующей назидательной фразой: «Так как сирота надеялся на бога, был честен и добр, то все обошлось благополучно, и он богачом возвратился в Европу».

Вот книжка, которая особенно должна быть по вкусу Асиным благодетельницам!

Другое рекомендуемое сочинение расхваливалось за то, что с его помощью «в сердцах детей утверждается страх божий». Ася захлопнула справочник, швырнула его за шкаф. Все понятно! Ее не случайно отослали б библиотеку, подальше от «комиссаров». Казаченковы опасаются Аси с тех пор, как, вспылив, она объявила, что ее дядя, самый ей близкий родственник, ушел добровольцем в Красную Армию; с тех пор, как она все чаще оказывалась «дерзкой девчонкой».

Ага, значит, от нее постарались избавиться? Немедленно вниз!

Комиссии Ася уже не застала. Застала тишину и порядок. Улыбающаяся Василиса Антоновна приводила спальню в обычный вид. Это она при появлении «комиссаров» успела свершить то, что требовалось. Аналой мигом превратился в скромный, застеленный скатертью столик, с детских изголовий чудом исчезли все тридцать штук богородиц. Сейчас на глазах у Аси все возвращалось на свои места. И пресвятые девы и евангелие с закладкой. Господь бог не мешал обману.

На вечерней молитве Ася простояла как каменная. На аналой не смотрела, смотрела в окно — на небо, то есть на атмосферу, о которой все известно науке, на облака, которые есть скопление водяных капель. Очень хотелось услышать голос Нистратова и другие родные голоса…

Не будь Ася связана обещанием — сбежала бы в тот же вечер. Но ей осталось одно — излиться в письме.

Изливаться пришлось украдкой, отправлять письмо также. Ася использовала единственную возможность — самодельный конверт был опущен в почтовый ящик воскресным утром по пути в церковь, и то пришлось сделать вид, что отстала из-за тесемки, развязавшейся на щиколотке.

Кому же адресовалось горячее послание Аси? Катя была в колонии. Ася написала Феде.

«Ты понимаешь, Федька, все тут красивое, картины тоже красивые, и я любовалась и даже представляла, как я вам их распишу, если вы не будете на меня злиться и обещаетесь не дразнить. Я любовалась, любовалась и вдруг поняла: мы — заложники. Помнишь, ты рассказывал о заложниках? Мы стережем их буржуйские богатства. Не знаю, поняла ли это комиссия? Должна понять! Если бы не обещание, я бы бегом побежала к вам. Ладно, дразнитесь, дураки…»

В свое время Федя немало дразнил Асю. Она не забыла, как он незадолго до пасхи назвал ее пустоголовой овцой. Ксения тогда водила подряд три группы в кинематограф «Наполеон», где шла картина, которая в Москве наделала немало шуму и — как объяснял лектор, отвечавший на вопросы зрителей, — хотя и была снята просто с натуры, без всяких художественных затей, впечатление оставляла неизгладимое. Картина называлась «Вскрытие мощей Сергия Радонежского». Пять веков эти мощи лежали нетленными, а когда их недавно вскрыли, оказались ватным чучелом с добавкой истлевших костей и битого кирпича. Сверху, на святой раке, нашлась записка, которую тоже заснял оператор: «Большевики, не вскрывайте мощей, вы завтра все ослепнете».