Хейно Вяли - Волчья Лапа

Господин Маази запутался в штанах, но тут же подтянул их вверх и, придерживая обеими руками, заторопился в сад, сыновья констебля последовали за ним.

— Они там, в клубнике, — пояснил Мейнхард.

— А-ах?! — воскликнул господин Маази и снова поднял руки к груди. — Откуда ты знаешь, что они именно там? — Он сверлил вестника взглядом, всепроникающим, как рентген. Однако просветить Мейнхарда насквозь оказалось господину Маази явно не под силу.

Сад господина Маази содержался в большом порядке, но, как ни странно, тут росла густая крапива. И когда господин Маази действительно заметил не подозревающих худого и лакомящихся клубникой малышей, он не стал строить долгих планов. Не жалея рук, нарвал он пышный веник крапивы и, словно странный черт из сказки — борода торчком, — стал подкрадываться к грядам с клубникой.

— Вот так-то, — сказал Мати и усмехнулся.

— Чего ржешь! — насупился Мейнхард. — Эти несмышленыши очень глупо попадутся в руки старого чудака.

Мати пожал плечами. Затем поглядел по сторонам.

— Такое представление лишь тогда имеет смысл, если и нам отсюда что-нибудь перепадет, — рассуждал он. — А вспомнит ли старый жмот о нас осенью?

Мейнхард плюнул и побрел в сторону ворот.

В примыкавшей к улице Лаане рощице было закончено сооружение крепости, и теперь там выбирали атамана.

Зачинщиком строительства крепости был Красномураш. Для чего мальчишкам улицы Лаане потребовалась крепость, этого толком не знали ни строители, ни сам Красномураш. Необоснованность начатого дела не особенно заботила мальчишек — разве мало было здесь же в кустарнике и раньше построено тайных шалашей, которые в конечном итоге оказались тоже никому не нужны.

И хотя никто из мальчишек раньше никогда не строил крепостей, дело у них спорилось, ибо они относились к нему настолько серьезно, что потратили всю вторую половину дня, чтобы заново внимательно обследовать и буквально обнюхать развалины старого замка на городском холме, хотя там и так не было ни одного метра стены, ни одного подвала, который они не исследовали бы раньше. В результате этой экспедиции площадь крепости была расширена почти наполовину и был вырыт девятиметровый потайной ход, ведущий из крепости под стеной в гущу кустов можжевельника.

Само собой разумеется, строительные работы велись в глубочайшей тайне. Мальчишки были так воодушевлены своей деятельностью, что не обращали внимания на обильно струившийся при такой жаре пот. Крепость должна была получиться как настоящая, так они решили. Теперь все трудности остались позади. Крепость была готова — большая, высокая, покрытая зеленым дерном. Проползая по старательно замаскированному потайному ходу, они уже оцарапали себе колени и локти, что не уменьшило захватывающих и одновременно тревожных переживаний, которые вызывает пребывание под землей. Тем более, что в темноте туннеля было нетрудно придумать лабиринт, стаи летучих мышей и гаснущее пламя свечи, глухо и неясно доносящиеся с поверхности земли голоса действительно казались ужасными. А сейчас все они собрались в крепости, чтобы выбрать атамана.

Их компания состояла из пятерых мальчишек, и все они сейчас находились в крепости. Это была еще не полностью организованная ватага: ведь не было атамана. Просто все они жили на улице Лаане, были почти однолетками и хорошо ладили между собой. Иногда, конечно, и дрались — хотел бы я увидеть мальчишек, которые никогда не дерутся друг с другом, — но большую часть времени они просто бродили вместе и не позволяли чужим обижать никого из своих. В общем-то, никакой особой ватаги они не составляли, да и не собирались организовывать что-либо подобное. Просто теперь у них имелась крепость и, ясное дело, жить по-прежнему уже было нельзя. Поэтому возникла необходимость в атамане. Атаманом нужно было выбрать кого-нибудь из них пятерых. Выборы — дело сложное и чуточку неприятное, даже если можно было бы выбрать атаманами всех пятерых. Но ведь требовалось выбрать лишь одного.

Расположившись кто как, они уже долго сидели в крепости, но выборы что-то не ладились.

Красномураш — это прозвище он получил за рыжие волосы и маленький рост — сидел на нижнем выступе вала и грыз травинку. Он уже общипал и пропустил сквозь зубы целую кучу травинок. Конечно, если сидеть долго и только грызть травинки, можно выщипать догола всю зелень с дерна, но ведь именно Красномураш был зачинателем строительства, и никто не осмелился бы сделать ему замечание. И ожидать от Красномураша сейчас первого слова было бы даже несправедливо: разве не сказал он свою долю слов еще в тот раз — приступая к сооружению крепости?! А уж если исходить из правила, что у атамана в голове должно что-то быть и в руках тоже, то, по правде говоря, не всякий мог додуматься построить крепость. Что же касается кулаков, то один на один Красномураш поколачивал даже сына констебля Мейнхарда, хотя тот выше Красномураша почти на голову. Да ведь и из Библии известно, что маленький Давид одолел огромного Голиафа, а не наоборот. Так что Красномураш как бы не участвовал в этой избирательной кампании — пусть лучше говорят другие. Он выплюнул изо рта травинку и сорвал себе новую.

Возле ног Красномураша сидел на корточках Волчья Лапа. Волчья Лапа — громкое имя, заработать такое не просто. Увы, его владелец просто присвоил себе это прозвище. Он был худенький, этот Волчья Лапа. И голова его походила на одуванчик. А глаза у него были девчоночьи — большие и серо-зеленые. Женщины взахлеб хвалили его ресницы — длинные, темные, изогнутые, — чем сильно обижали Волчью Лапу, он едва не плакал, хотя вообще не был брюзгой и плаксой. А уж если ему и случалось плакать, то скорее от упрямства, бессилия и гнева. Потому что он был горд, и слово, на которое другой не обратил бы внимания, больно оскорбляло Волчью Лапу и еще не один день служило причиной его переживаний. Он переживал и по другим поводам, о которых приятели его в большинстве случаев не догадывались, хотя неясно и ощущали что-то. Поэтому они немного чуждались Волчьей Лапы, довольно часто подшучивали над ним, но где-то в глубине души — поди знай — пожалуй, слегка завидовали ему.

А сейчас Волчья Лапа сидел на корточках у ног Красномураша, подпирал подбородок руками и ничего не видящими глазами смотрел на высокую стену крепости. Было мало надежд, что именно его выберут атаманом. Но это его не заботило. Ибо мысленно он уже был атаманом — он сам себя выбрал. По крайней мере, до тех пор, пока ватага не изберет кого-нибудь окончательно. Он как бы и не присутствовал сейчас среди других. Мысленно он стоял сейчас на бастионе, на самом высоком валу крепости, мимо уха его свистели пули, вокруг лежали товарищи, павшие в бою смертью храбрых, а внизу наступал враг. Он, Волчья Лапа, был изранен и весь в крови, но еще держался.