Оскар Хавкин - Моя Чалдонка

Алексей Яковлевич торопливо писал, а Дима с Веней поочередно запускали ложку в банку.

Поезд тронулся еле заметно для глаза. Алексей Яковлевич, шагая рядом с вагоном, вырвал листочек, свернул его вчетверо.

— Вот. Это передайте Антонине Дмитриевне. — Он подал записку Вене, стоявшему к нему ближе, и сложил его пальцы в кулак. — Не потеряй!

Уже из вагона Алексей Яковлевич крикнул:

— Передайте всем: с фронта напишу!

— Э-гей, ребятня! — крикнул Тюкин. — Ложку-то отдайте!

Дима догнал вагон и передал ложку из рук в руки. Эшелон, ускоряя ход, пробегал мимо.

— Что же это мы, — почесал голову Веня, — ни о чем не рассказали!

Мимо них пробегали уже одни платформы. У Димы блеснули глаза.

— Венька, за мной! Живо!

Он вскочил на подножку тамбура, карабкаясь, перебрался на платформу и через секунду скрылся под серым толстым брезентом. Чернобоб, отчаянно лая, помчался вдоль полотна.

А Веня стоял, разинув рот, судорожно сжимая пустую банку из-под компота, и ветерок от мелькающих вагонов шевелил мелкие колечки его волос.

— Димка!

И уже погромче, с ревом в голосе:

— Ди-им!

Ему показалось, что колеса в ответ простучали: «Дим-дим, не дад-дим». Отбросив банку, Веня побежал что есть сил рядом с поездом. В сумке за спиной торкались книги и гремел пенал…

Эшелон втягивался в темный провал туннеля. Веня остановился, ловя ртом воздух, посмотрел вслед поезду, рванулся, пробежал еще несколько шагов и, будто ноги подсекло, — опустился на горячий, чуть вздрагивающий рельс.

«Что же теперь делать? Эх, Голован, Голован!»

По откосу насыпи зашуршали камни. Чернобоб, помахивая мохнатой метелкой хвоста, стоял перед своим хозяином. В зубах у собаки был знакомый картуз без козырька. Вдруг над откосом появилась встрепанная, вихрастая голова.

— Димка!

Да, Димка, но в каком виде! Клетчатая ковбойка измята; вдоль рукава, от плеча к локтю, — прореха; одна гача у брюк наполовину оторвана. А на щеке, наискось, широкая ссадина… Дима, прихрамывая, подошел к Вене, рукавом обтер кровь на лице.

— Димка! — всхлипнул Веня. — Отчаянный!

— Что, суслик, перетрусил? — ухмыльнулся Дима. — Слабоват ты, Венька, мал еще! Записку вот Алексей Яковлевич нам дал, доставить надо, а то схоронился бы под брезентом, и поминайте только Голована! Ну, чего смотришь-то? Записку-то не обронил? Спустимся давай в тальник, книги поищем. Все разлетелись, когда прыгал.

Анна Никитична не сразу заметила мальчиков. Но вот кто-то завозился, где-то зашептались. Тамара Бобылкова, сидевшая близко от двери, громко и насмешливо фыркнула; подружка ее, Маша Хлуднева, тихонько прыснула в ладонь.

Анна Никитична повернулась к двери и застыла с мелом и тряпкой в руках.

Дима стоял впереди, выдвинув ногу в разорванной штанине. Под мышкой — перепачканные книги, на кулаке — мятый и грязный картуз. Всклоченные волосы дико топырились во все стороны. А позади него — Веня в синей сатиновой рубашке, подпоясанной узеньким ремешком с расплющенными пульками на концах, в штанах галифе, заправленных в сапожки, — чистенький, аккуратный. Только сапоги заляпаны грязью, и Веня не знает, куда девать ноги. Рот у него кругло раскрыт, как у только что пойманной рыбешки-гальяна.

— Откуда вы… такие? — спросила наконец Анна Никитична.

— А мы из этого класса, — ответил Веня из-за Диминой спины. — Мы опоздали. Пожалуйста.

Почему он добавил «пожалуйста», Веня сам не знал, может, и не заметил. Но это «опоздали, пожалуйста» подействовало на пятиклассников, как пшено на кур. Класс заерзал, зашумел, развеселился.

— Почему вы опоздали? — спросила учительница, тревожно взглянув на класс.

— А мы, значит, ходили на разъезд, — зачастил между тем Веня. — Мы эшелон встречали, и вот, значит…

Дима лягнул его ногой. Веня умолк.

— Это мы не можем сказать. — Дима крутнул кулаком картуз. — Это… военная тайна!

— Вечно этот Пуртов, — послышался голос Тамары Бобылковой. — Остался на второй под и… вечно дерзит!

В узких расщелинах Диминых глаз сверкнули огонечки: «Ну, дождешься, Бобылиха! Забыла, как в прошлом году щелкунов надавал?»

— Военная тайна? Вот как! — Анна Никитична сощурила светлые глаза. — А почему не постригся? Почему щека исцарапана? Почему… в таком виде пришли? Тоже военная тайна?

Дима с притворным удивлением оглядел себя со всех сторон.

— А что? Я ничего! — сказал он, состроив глуповатое лицо, и снова класс задвигался, развеселился.

— Выйдите из класса! — вспыхнула учительница.

Дима смешливо хмыкнул, надел картуз и, приплясывая, пошел к двери. За ним, опустив кудрявую голову, поплелся Веня.

— Отмахова-то за что? — раздался грубоватый голос с задней парты. — Он-то не виноват.

Что ответила учительница, мальчики не слышали.

В коридоре они чуть не сшибли с ног Елену Сергеевну. В сером халате и мягких войлочных туфлях, старая уборщица была похожа на больничную няню.

— Ну вот, — она отвела в сторону совок с мусором. — Обратно Дима Пуртов! Первый день, а он уже спектакль устраивает. Посмотрел бы на себя: будто леший из болота! — Она перевела взгляд на Веню. — И этот, мурашок, за имя увязался. Ну, будет вам сейчас… Вот придет сейчас Мария Максимовна!

И, качая головой, уборщица прошла дальше по коридору и свернула к выходу.

Они стояли под дверью, поглядывая друг на друга: Дима — беспечно-вызывающе, Веня — тревожно-вопросительно. В школе тишина, как летом в тайге: то будто листья прошелестят, то словно речка с камешками перемолвится.

Эх, как хотелось Вене на первый урок!

Еще бы! Первый урок — как первая страница в книге, как первый весенний день. И главное — на первом уроке никогда не спрашивают.

— Все ты! — плачущим голосом сказал Веня. — Все испортил. Обязательно грубить!

Дима постоял со скучающим видом, потрогал пальцем ссадину.

— Ладно тебе, суслик! Что же, про разъезд рассказывать? Записку чужую отдавать? Пойдем-ка во двор!

В классе шум резко оборвался. Мальчишки прильнули к двери, и в тишине услышали голос учительницы:

— Так вы ничего не знаете о морском волчонке? Послушайте.

Дима тихонько приоткрыл дверь, и они носами приткнулись к щели.

«Морской конек есть, — думал Веня, — и про морского кота где-то читал. Кажется, еще морской петух водится. А морской волчонок? Неужели тоже есть?»

Анна Никитична рассказывала историю мальчика-сироты из приморской английской деревушки. Дома мальчику жилось не сладко, да к тому же с малых лет его влекло к себе море. Однажды он спрятался в трюме корабля «Ника».

Трюм завалили со всех сторон ящиками и бочками: беглец оказался в тесном пространстве между ними. Он не мог выбраться, не мог сообщить о себе капитану. Смерть от голода — вот какова была его участь…