Андрей Дугинец - Ксанкина бригантинка

— А ты сам, дурень, виноват! — серьезно сказал Атнер. — Есть специальный указ о награждении за тушение пожара, а ты… в окно вошел, в окно и вышел!

— Откуда ты знаешь про пожар?

— Сама Ксанка сказала.

— Выдала? — зло воскликнул Валерка и разочарованно заключил: — Разве девчонки умеют хранить тайну! Теперь ей влетит за утюг. Вот чудачка, мне же было легче отдуваться за все сразу…

— Да не выдала. Она только мне… — успокоил Атнер. — У нас с ней секретов не бывает. Мы с ней давно дружим. По-настоящему. Понимаешь?

Ошеломленный этим сообщением еще больше, чем проделкой Худорбы, Валерка так и сел на кровать. В голове все закружилось каруселью.

— Да ты не бойся, никто, кроме меня, об этом не знает, — успокоил Атнер, не понимая истинной причины расстройства друга. — Ну чего ты?

Валерка встрепенулся.

— А? Что? Да я верю. Только ты никому…

В этот вечер Валерка долго не мог уснуть. Только закроет глаза, как появляется пьяная, вся в синяках физиономия отца.

«А-а-а, Л-лука — Длинная Рука!» — хрипло басит он и снимает с себя толстый, широкий, в ладонь, флотский ремень.

Валерка перевернется на другой бок, ему грезится хоровод на школьном дворе. В центре стоит Ксанка, командует, а девчонки и мальчишки скандируют: «Лука — Длинная Рука!» Визжат, кричат, хохочут до одури…

Валерка не выдержал всего этого, соскочил и, не одеваясь, выбежал в коридор. Дежурная няня хотела его остановить, но он вылетел во двор. И только здесь, на ветру, стал приходить в себя. Нянечка нашла его и ласково, по-матерински погладив по голове, увела в палату. Намерзшийся, продрогший, Валерка наконец уснул.

Утро в понедельник было хмурым и ветреным, из палаты не хотелось выходить. А тут раздался звук горна, и все закричали:

— На линейку! На линейку!

Атнер, многозначительно подняв руку, заметил:

— Что-то случилось. Линейки давно не было.

Ванько с ужасом посмотрел на Валерку: мол, из-за него зовут на линейку.

— Ребята, может, ему лучше уйти? — тихо спросил он товарищей, обступивших Валерку.

Но решить ничего не успели: вошла Валентина Андреевна и, весело поздоровавшись, начала торопить на линейку.

— Валентина Андреевна, а зачем на линейку? — спросил Атнер, загораживая собою Валерку.

— Ничего страшного! — догадываясь, почему ребята так встревожены, ответила она. — Собирайтесь, живо! Я с вами пойду.

«Пусть, что хотят, то и делают! — решился Валерка. — Правды я все равно этой Евке не скажу».

Главной на линейке Валерке почему-то представлялась именно Евгения Карповна. А ее-то там и совсем не оказалось. На трибуне, под флагом стоял директор и какой-то незнакомый человек. Валерке он показался милиционером. Ноги у Валерки обмякли, и он подумал, что сейчас упадет. Атнер толкнул его в бок и настороженно предупредил:

— Пожарник!

«Этого еще не хватало, — подумалось Валерке. — Теперь обвинят в поджоге…»

Ветер все усиливался, ребята начинали мерзнуть.

Потому директор, обойдя все обычные церемонии отдачи рапорта старшей пионервожатой, громко заговорил:

— Ребята, у нас в гостях начальник районного управления пожарной охраны. Предоставляю ему слово. — И Сергей Георгиевич уступил середину трибуны гостю.

Валерку начинало знобить и лихорадить, словно только что окунулся в студеную воду.

Начальник пожарников разгладил свои огромные черные усы, по краям рыжие, то ли от табака, то ли от пожара, и заговорил как-то очень просто, по-дружески:

— Ребята! Когда я был таким, как вы, я, конечно, как и все, мечтал о подвиге. Но подвига мне совершить так и не удалось. Революция прошла без меня, гражданская война тоже обошлась без моего участия, хотя мне уже шел десятый год и я здорово стрелял из рогатки.

Веселый смех прошел по строю.

— А вы чего смеетесь? — Хитро улыбаясь, пожарник опять потрогал свой ус. — Я бы мог самому главному буржую залепить блямбу в лоб, и войне конец!

Опять смех, теперь уже более веселый и непринужденный.

— А что? — спросил усач. — Очень просто…

Директор, к удовольствию ребят, тоже весело улыбался.

— Ну, уж один раз не повезло, так не повезло и до конца, — пожарник беспомощно развел руками. — Даже в Отечественную войну мне не пришлось уничтожить ни одного фашиста. Всю войну простоял на каланче, смотрел, чтобы где не загорелось. А жил я тогда за Уралом. У фашистов туда долететь была кишка тонка. Они даже не бомбили, не то что пожар устроить. Так и остался вот с одной медалькой, — и показал на желтую медаль на груди.

Ребята опять засмеялись весело и дружно. А когда утихли, начальник пожарного управления заговорил громче и как-то торжественней:

— А у вас мы обнаружили человека, который в четырнадцать лет совершил подвиг и по решению районного исполнительного комитета награждается за героизм, проявленный при тушении пожара.

Ребята возбужденно задвигались, зашептались, стараясь угадать, о ком идет речь.

— Выйди, пожалуйста, сюда, товарищ Рыбаков Валерий, ученик шестого класса.

Валерка несколько мгновений стоял словно окаменевший и наконец подошел к трибуне. Начальник сошел с трибуны и подал Валерке транзисторный приемник.

Спустился с трибуны и директор. Он поздравил Валерку и тихо сказал:

— Ты уж извини, что сначала подумали о тебе худо.

Валерка смотрел на него виновато и благодарно, а сам думал: «Вот ведь он какой. Всех выслушивал, а делал по-своему. Видно, сам все проверил». И только теперь вспомнилось, что директор вчера ходил вокруг общежития девочек, по тому месту, где прошел тогда Валерка.

Под барабанную дробь и звуки горна Валерка героем вернулся в строй.

Все, казалось бы, хорошо уладилось, а Валерка не был спокойным. На душе остался какой-то тяжелый, мутный осадок.

Возвращаясь в строй с наградой, Валерка тревожился, не обидится ли на него Ксанка. Ведь если узнали о пожаре всю правду, то, наверное, влетело ей за простыню.

Но во время завтрака Ксанка сама подбежала к нему, искренне поздравила и шепнула:

— А ты не хотел признаваться!

И даже Евгения Карповна подошла и безобидно упрекнула:

— Чего ж сразу не признался? Вас не узнаешь, где вы совершаете преступление, а где подвиг!

Все уладилось лучше, чем можно было ожидать. И все же на душе у Валерки было как-то нехорошо. Все еще не верилось, что его никто больше не считает воришкой.

Дурное слово, как чернильное пятно на белой сорочке, хоть и отмоешь, а все-таки след остается. Долго будет видно, что терли, да мяли, да кислотой поливали…

К счастью, все эти события совпали с окончанием учебного года. А как только занятия закончились, половина ребят разъехалась по родным и знакомым, а остальных отправили в пионерские лагеря. Хотели всех поместить в один лагерь. А потом пришло распоряжение расселить воспитанников школы-интерната по разным лагерям для общения с другими детьми.