Андрей Дугинец - Ксанкина бригантинка

Валерка обеими руками держал концы простыни, клонился то вправо, то влево, и ветер послушно работал на него.

Ксанка украдкой посматривала на Валерия и с восторгом думала: «Был бы из него настоящий капитан. Флинт!»

Когда дело наладилось, Валерка глянул на Ксанку, неподвижно лежавшую на дне лодки. И тут он впервые встретился глазами с горячими, смотревшими с каким-то подобострастием глазами Ксанки.

— Валерка! — пересохшим голосом прошептала девочка. — Где ты так научился парусом владеть?

— У дяди. Он яхтсмен. Чемпион, — ответил Валерка, с трудом отводя взгляд к берегу, чтоб убедиться, что не сбился с курса.

— Валерочка! — еще тише и почему-то волнуясь, проговорила девочка. — А ты сам смог бы сделать парусник?

Валерка опять посмотрел на Ксанку. В глазах ее ему показался даже какой-то испуг, словно за его ответом она чувствовала нечто невероятное, страшное, как сказка.

— Ну, а что… Конечно… — Валерке вдруг стало не по себе. Ему показалось, что девочка подбирается к чему-то самому сокровенному в его душе, и он сердито, даже грубовато оборвал этот допрос: — Чего лежишь без дела? Вычерпывай воду, а то скоро ко дну пойдем.

Ксанка покорно начала горстями выплескивать воду за борт.

— Ты бы чайной ложкой! — еще грубее крикнул Валерка, чувствуя себя здесь старшим и в чем-то даже победителем. — Вон шляпу Висеныча возьми.

Валерка так и сказал — Висеныча. Но Виктор Семеныч не обратил на это внимания и с готовностью подал девочке шляпу.

— А можно, я чуть приподнимусь? — боязливо спросила Ксанка. — А то лежа неудобно.

— Садись прямо! — кивнул головой «капитан». — Тяжести от тебя все равно немного! Да черпай быстрей.

Волны хлестали в левый борт, перехлестывали через край лодки. Ксанка не успевала выплескивать воду и то и дело посматривала на медленно приближавшийся остров, вокруг которого в безмолвии сидели мальчишки с удочками. Директор оттуда что-то кричал приближающимся в лодке, кажется, предлагал свою помощь. Но храбрые «мореплаватели» добрались до берега сами.

…С рыбалки вернулись совсем вечером и столько привезли рыбы, что повару пришлось срочно оставить прежнее меню и готовить уху. Рыболовы в этот вечер чувствовали себя именинниками.

После ужина Ксанка вышла из столовой с Валеркой и опять задала так напугавший его вопрос:

— Сумел бы яхту сделать? Ну не взаправдашную, а модель.

— А зачем тебе? — насторожившись, ответил Валерка.

— Нужно мне. Очень нужно… — горячо ответила Ксанка, пытаясь все же заглянуть Валерке в глаза. — Ну скажи, сделаешь?

— Если тебе надо, сделаю.

Уже темнело. Но все-таки Валерка уловил радость, вспыхнувшую в глазах Ксанки.

— Тогда ты не яхту сделай мне, а… — ухватив Валерку за руку, Ксанка долго молчала, словно попалось трудное слово, — а бригантинку!

Валерка вздрогнул.

— А-а! Так, значит, ты! Ты! — обрадовавшись, как великому, долгожданному открытию, и уже не остерегаясь, в полный голос заговорила девочка. — Ты и бригантинку, и белочку, и…

— Тихо! Что ты на весь интернат… — сердито оборвал ее Валерка. — Вам, девчонкам, нельзя ничего хорошего… Сразу разнесете…

Стоял теплый майский вечер. Хотелось побыть наедине с обновляющейся природой, и Евгения Карповна пошла в лес.

Чуть приметная тропинка причудливо извивалась по чащобе между старыми могучими дубами, стройными, гордо поднявшими головы соснами и вечно печальными елями. Возле небольшой елки Евгения Карповна впервые в этом году увидела несколько ландышей. Обрадовалась им, словно неожиданно встретила друзей детства. Сорвала и подумала: «Самый благородный цветок русского леса… Какой он чистый и непорочный! Были бы и люди такими же».

Вдруг впереди заметила еще один цветок. Сорвала и с огорчением заметила, что цветок на самой середине его белоснежных лепестков поражен какой-то ржавчиной. Сначала хотела даже выбросить его, а потом пожалела, ведь он просто-напросто болен.

— Ничего нет совершенного, — вслух сказала она, вложив больной цветок в середину букета.

Тропинка вышла на круглую полянку метров десять в ширину. И здесь Евгения Карповна вдруг испуганно остановилась и даже попятилась — навстречу ей с лужайки полз огромный широколапый крокодил. Интуитивно Евгения Карповна почувствовала, что тут что-то не так, немного успокоилась, внимательно присмотрелась к чудовищу, непостижимым образом забравшемуся в русский лес. Во-первых, она поняла, что крокодил никуда не ползет, а во-вторых, убедилась, что он неживой: уж очень долго и неестественно держит высоко поднятую правую лапу и алчно раскрытую пасть.

Но все же, даже когда подошла близко, впечатление, что крокодил ползет, оставалось. Обойдя корягу и осмотрев со всех сторон, воспитательница поняла, что́ в этом изваянии совершено самой природой, а что́ доделал человек. Мастера, видимо, хорошо понимали друг друга, и потому их произведение получилось таким живым и выразительным.

«Неужели наши? — с тихим восхищением подумала Евгения Карповна о детях. — Кто же?»

Треснул сучок в лесной чащобе. Евгения Карповна обернулась. Там, где она только что прошла, качнулась ветка бузины.

«А-а, ясно. За мной следят, — догадалась Евгения Карповна. — Этот Берендей, оказывается, охраняет свое царство».

И Евгения Карповна направилась к бузине, зная, что сам Берендей к ней не выйдет. За кустом, виновато тараща глаза, сидели Атнер, Ксанка и Валерка.

— Ну вы что, — с доброй улыбкой заговорила Евгения Карповна, — испугались, что я испорчу вашу скульптуру?

— Евгения Карповна, — растерянно заговорил Атнер. — Я, мы…

— Ладно, идемте вместе смотреть крокодила.

— А похож? — сразу воспрянув, спросил Атнер.

— Очень похож. Очень, — искренне ответила воспитательница и спросила, кто нашел эту корягу.

— Атнер и нашел и доделал, — сказала Ксанка таким тоном, словно во всем тут была ее заслуга. — А тут не только крокодил. Тут еще кое-что…

Ребята подвели воспитательницу к хвостовой части изваяния и вытащили из-под него корягу величиной с кресло. Поставили на попа, и Евгения Карповна ахнула — перед ней дрались два лохматых, взъерошенных петуха. Скульптор, довершивший работу природы, здесь только пообрезал лишнее, да разве еще клюв одного из драчунов укоротил до естественной величины. А ребята вытаскивали еще и еще фигурки. Поляна ожила и превратилась в музейный зал.

— Но это же все могут здесь растащить, — с тревогой сказала Евгения Карповна.

— Побоятся, — убежденно сказала Ксанка и кивнула в сторону дуба, чуть вышедшего из чащи на полянку.