Тамара Михеева - Две дороги - один путь

Драматическое произведение — труднейший жанр! Там должен быть конфликт, его разрешение, должно быть выверено каждое слово. И мораль, да, должна быть мораль, идея! Нет-нет, это нам не по зубам.

Егор пожал плечами: не хотите, как хотите — но через два дня пришёл к Петушковым с тоненькой тетрадкой в яркой обложке. Арина Аркадьевна прочитала и хмыкнула:

— Что ж! — сказала она. — Неплохо. Очень даже… у тебя есть дар слова, Егор; я, если честно, не ожидала. Извини, что сомневалась в твоих способностях. Елизавета! Труби общий сбор! Сегодня — читка пьесы.

Пьеса называлась «Жизнь и приключения Вольных Бродяг из Заколдованного леса», и была она про то… Ну, в общем, про то, как дети играют. Наверное, не только в этом дворе, но и в тысячах других. Во всех городах, больших и маленьких, и во всех странах мира. Так казалось Петьке в тот день, когда прочитали в Хижине Егорову пьесу. Она объединяла многих героев любимых ребячьих книг и была о вечном: о дружбе и предательстве, любви и ненависти, добре и зле. И добро, конечно, побеждало.

— Здорово, — тихо сказала Ленка, когда Арина Аркадьевна закончила читать. (Она хотела предоставить это право автору, но Егор смутился, застеснялся и отказался.)

— Чур, я буду Робин Гудом! — вскочил Сашка.

— Хи-итрый, — протянул Генка.

— Роли должен режиссёр распределять, — важно сказала Петька и посмотрела на бабушку: «Правильно я говорю?» А потом мельком на Генку: «Я не задаюсь, но ведь, правда, режиссёр должен».

А Арина Аркадьевна между тем задумчиво смотрела на ребят и постукивала пустой трубкой. («При детях не курим».)

— Ну, Александр Строев… попробуйте. Внешние данные ваши вполне соответствуют. Лена, я думаю, ты не против попробовать Русалочку? Отлично. Потрясающий образ злого пирата. Алексей?

— Капитанша Арина вопросительно подняла брови.

— Ну, как всегда! — в сердцах хлопнул себя Лёшка по коленке. — Что, у меня внешние данные тоже, того… соответствуют? Всяким злыдням, да?

— Мы тебя загримируем, — невозмутимо сказала Капитанша Арина. — Имей в виду, роль характерная, очень сложная.

— Злодеев вообще играть сложней, — вставила Петька.

— Да нет… я же не против! — почему-то просиял Лёшка.

А Генка сказал:

— Кто-то же должен отрицательных персонажей играть, иначе никакого спектакля не получится. Я Зловредным учителем могу быть.

— Гена, ценю твоё благородство.

Скоро все роли были распределены: Егор играл короля, а Морюшкин — королевского шута. Олежке досталась самая крохотная роль добродушного Лешего.

— Не бывает маленьких ролей, бывают маленькие актёры, — сказала бабушка. — К тому же у вас с Деньком, как у людей рисующих, полным-полно будет работы с декорациями и реквизитом.

— Значит, я играть не буду? — обрадовался Денёк. — А то я страшно боялся, что вы меня назначите, а у меня совершенно нет таланта… Но я могу музыку подобрать, я в школе раньше всегда на музыке сидел.

— Отлично! От музыки зависит многое.

Арина Аркадьевна Метельская оказалась строгим режиссёром. Репетиции длились по несколько часов, плюс актёрские тренинги и анализ работы. То и дело Денёк и Олежка носились на велосипедах в кулинарию за заварными пончиками (они были пустые внутри, лёгкие, и их на килограмм получалось много), а Генчик открывал люк и кричал, свешиваясь в свою квартиру:

— Ма-ам, пожалуйста, чай поставь!

Ночами Петька спала как убитая, так она уставала за день. Играла Петька Маленькую разбойницу из «Снежной королевы».

— Ха-ха-ха! — захохотал Иван, узнав про это. — Роль как раз для тебя. А я-то все думаю, кого ты мне напоминаешь?

Роль Петьке нравилась. У Егора разбойница была совсем другая, не как у Андерсена. Она отпустила на волю всех своих зверей-пленников, ушла от разбойников и стала жить одна в лесу, в шалаше, помогать лесным обитателям — спасала их от охотников, капканов, пожаров. И костюм свой Петька любила. Мама перешила ей старую Иринину жилетку на шнуровке, смастерила пёструю длинную юбку, дала свою белую рубашку. Волосы Петька заплетала в две косички, на шею вешала старый бабушкин медальон из кокосовой скорлупы. Иван сделал ей тонкий гибкий лук и стрелы, смастерил колчан. Но самое главное — это кинжал. Тонкий кинжал из светлой стали в узорчатых ножнах. Кинжал из бабушкиного сундука. Конечно, он был не настоящий, а театральный, с шариком на конце. Но только не для Петьки. Когда она брала его в руки, то в крови у нее зажигалось что-то такое что хоть сейчас в седло и мчаться во весь опор навстречу опасностям.

В последние дни перед спектаклем бабушка настаивала, чтобы все репетировали в костюмах, и каждое утро, наряжаясь перед зеркалом, Петька вздыхала:

— Почему нельзя всегда так ходить?

Дел было невпроворот. А тут ещё простудился дедушка. Он лежал в своём кабинетике и сильно кашлял. Мама и бабушка сердились на него, потому что он не позволял вызвать врача и не хотел принимать лекарства. Петька, глядя на взрослых, тоже ругала его:

— Ты как маленький, дед!

Дедушка хотел заспорить, но закашлялся, махнул рукой и уткнулся в подушку.

— Дед, дед… — задёргала она его, — давай я тебе молока с маслом погрею?

Не переставая кашлять, дедушка кивнул.

Счастливая Петька бросилась на кухню:

— Мама! Грей скорее молока! И масла, масла туда побольше!

— Ну, что за дурь, Ветка, — отмахнулась мама. — Не до тебя.

Все знали, как Петька любит молоко с маслом («Извращение» — передёргивался Иван) и каким упрямым становится дедушка, когда болеет. Петька надула щёки, поражаясь глупости и вредности взрослых, шумно выдохнула и сказала:

— Я, между прочим, уговорила дедушку лечиться, но если вам это не интересно…

— Ну, наконец-то! — и мама засуетилась у плиты.

— Ай да Петька! Ай да молодец! — протрубила бабушка, не вынимая трубку изо рта.

— Мама, если ты будешь называть Вету этим дворово-уличным прозвищем, деда хватит инфаркт, — предупредила мама. — И никакое молоко не поможет.

Мама моментально всё приготовила. Налила дымящееся молоко с золотистой масляной плёнкой в высокий стакан, поставила на поднос.

— Я, я, мамочка! — затянула Петька, — дай отнесу!

— Ты разольёшь.

— Нет, я буду аккуратно. Ну, мама…

— Тогда по пути всё выпьешь, — рассмеялась мама.

Петька сердито глянула из-под бровей.

— Это нечестно. Я уговорила деда лечиться, я и понесу.

И, ловко забрав у мамы поднос, Петька двинулась по коридору. Она шла осторожно, высунув от напряжения кончик языка, потому что стакан покачивался и чуть-чуть дрожал, как живой, и Петька правда боялась разлить. Дверь кабинетика она открыла ногой и к деду зашла уже выпрямившись, легко, как будто всю жизнь только и делала, что носила подносы.

Дедушка уже не кашлял, поморщился, увидев молоко, и сказал: