Мария Майерова - Робинзонка

Но рука не слушалась ее и так болела от предпраздничной уборки и мытья, словно Блажена ее вывихнула; пальцы стали неловкими, деревянными, спина не сгибалась.

Да, огорченно думала Блажена, ведь я за все время в учебники даже не заглянула. Она раскрыла учебник истории, некоторое время внимательно читала, но вскоре ее глаза стали перескакивать со строчки на строчку, не вникая в их содержание, и в конце концов Блажена заснула.

Когда она проснулась, в комнате уже было темно. С улицы проникал лишь слабый свет фонарей и неоновых реклам и, проходя сквозь елку, стоящую на полу у окна и касающуюся верхушкой верхней оконной рамы, ложился редким дрожащим решетчатым узором на стены, стол, коснулся он и платья и рук Блажены.

Все это было таким нереальным и чудесным, что Блажене казалось, что она еще не проснулась. Ей было так приятно сознавать, что она может ничего не делать и ни о чем не заботиться. И она впервые не обрадовалась, заслышав отцовские шаги в коридоре и знакомое звяканье ключей в дверях.

Что ей нужно сделать? — мелькнуло в затуманенном сознании Блажены.

Вдруг, словно молния, блеснуло в ее сознании: ведь сегодня сочельник! Она может ничего не делать! Да, сочельник! И тут ударил гром! У нее нет кулича для отца!

С трудом она передвигала свои отяжелевшие, ноющие ноги. Шатаясь, поплелась к плите. Сейчас она посмотрит, как тесто. Но, когда отец появился в дверях, мужество оставило ее. Она вдруг сказала жалобным, тонким голоском:

— Знаешь, папка, мне так не везет с этим тестом! Оно еще совсем не подошло!

Отец стал успокаивать ее — не беда, пусть она не огорчается. Ведь он принес столько всякой еды, что хватит на целую роту солдат. Вдвоем ни за что не съесть!

— Накрывай на стол, а я пока открою бутылочку вина, — утешил дочку пан Бор.

Блажена вяло двигалась по кухне, равнодушно смотря на все яства. Она так ждала этого вечера, а получилось все так неудачно!

Отец видел ее подавленность и старался поддержать бодрое настроение. Он ел все с аппетитом, попивал маленькими глотками вино, налил рюмку и Блажене, поддразнивая ее:

— Если ты это не выпьешь, я расскажу все пану Угру.

Блажена отпила вино, немного поковыряла вилкой в тарелке, но голова ее так и клонилась к плечу.

— А скажи, какой подарок на елку я получу? — пытался отец хотя бы немного расшевелить дочку. — И что получит Блажена, наша маленькая хозяйка?

Большие зеленые глаза Блажены стали живее от этих искушающих слов.

— Так я получу какой-то подарок? — недоверчиво спросила Блажена, как будто в их доме всегда царила ложь.

— А кто же еще? Не трубочист же!

Отец отложил ложку, зажег елку, выключил электричество и украдкой постучал; казалось, кто-то стоит за дверью.

— Входите! — сказал отец немедленно.

Блажена настороженно выпрямилась.

Отец открыл двери и сделал вид, что с кем-то разговаривает.

— Сейчас, сейчас, — сказал он, — я возьму его.

Он вышел, а Блажена была так взволнована, что сидела не шевелясь и не издавая ни звука. Отец что-то проделал за дверями, они распахнулись — посреди прихожей стоял чудесный, сверкающий никелем велосипед.

Радость и удивление вывели Блажену из молчаливой неподвижности.

Она вскочила, судорожно схватилась за переднее колесо, словно боясь, что кто-нибудь выведет велосипед обратно в коридор, втащила машину в кухню и взгромоздилась на седло.

Со счастливым смехом она проехала от дверей до комнаты. Весь вечер они занимались с отцом велосипедом, придумывали, куда его поставить. Вечер пробежал незаметно, и, только когда Тонечка, пришедшая печь кулич, постучала в дверь — теперь действительно стучали, — благодарная дочь вспомнила, что так и не отдала отцу свой подарок.

Но Тонечка быстро ушла, так как тесто лежало, как камень.

— Отнесу его к пекарю, он что-нибудь придумает, — сказала она торопливо, потому что ее ожидало немало дел в кухне.

Блажена поставила велосипед так, чтобы видеть его с постели. Но радость от подарка исчезла так же, как неожиданно она свалилась. И снова Блажену бил озноб, охватила какая-то слабость и равнодушие, и она легла в постель. Отец присел к ней, и Блажена забылась тревожным сном.

Сон Блажены был тяжелым и прерывистым. Ее пылающее тело находилось в постели, но дух метался в диком, странном краю.

Ей снилось, что она маленькая девочка и бредет по красноватому полю, держась за руку отца. Все вокруг было огромным. Земля под их ногами растрескалась от летнего зноя. Трещины превращались в пропасти, страшно глубокие, и Блажена должна была перескакивать через них. Она прыгнула с закрытыми глазами — и, когда открыла их, снова была уже взрослой Блаженой, которая держится за отцовскую руку и бьет своими длинными ногами в спинку кровати.

— Дай мне пить, — просит она отца, но не отпускает его руку от себя.

Отец делает ей лимонад, а Блажена уже в гимнастическом зале на Дейвицах, в этом светлом зале. Она сражается с большой жесткой грушей, старается уклониться от нее то вправо, то влево, но каждый раз получает удар. Все девчонки уставились на нее, собравшись в кружок, и смеются…

Удары все чаще сыплются на Блажену, теперь они не прекращаются, как не прекращается тупая боль в голове. А тут еще Мадя пищит своим тоненьким голоском: «Смотри-ка, с чем она боксирует!» Блажа смотрит, смотрит во все глаза и видит — ведь это ее тесто для кулича, твердый как камень шар, и вдруг шар начинает делиться, вот появляются ручки, ножки, голова — да ведь это Петя! «Папка, лови его, упадет!»

Отец успокаивает Блажену:

— Пей, Блаженка! Твой лимонад готов.

Блажа жадно пьет. Она все ниже и ниже наклоняет стакан. На белом лбу выступили росинки пота. Губы пламенеют. Зеленоватые глаза блестят, как внутренность влажной раковины.

Отец смачивает в кухне полотенце, отжимает и ищет шерстяной платок, чтобы завернуть Блажену.

А Блажена тем временем прогнала черного попугая, вылетевшего из серебряной клетки, убила тридцать людоедов, преследовавших Пятницу-Тонечку, наперекор волнам добралась на своей лодке до припасов, спасенных Робинзонкой после кораблекрушения, и теперь лежит без сил, позволяя себя заворачивать в приятно холодящий компресс.

Она проглатывает порошок и погружается в тяжелый, прерывистый сон.

В праздничную ночь на улице наступила такая гололедица, что пан Гозноурек еле-еле, с грехом пополам, дотащился на своей «шкоде» до гаража. Прохожие, застигнутые врасплох этой неожиданной встречей тепла и мороза, беспомощно останавливались и обертывали свою обувь бумагой, чтобы хоть как-то сдвинуться с места. Ехать на машинах и думать было нечего.