Вера Новицкая - Басурманка

Уборка дерева закончена. Нужно идти в церковь, по возвращении оттуда ожидают приезда всех Муратовых, тогда – обед, после него – елка. Следующий день предполагалось провести всей семьей в Муратовке.

– Сережа, а как же ты пойдешь со своей ногой? – осведомилась Женя. – Ведь тебе трудно ступать. Знаешь, ты обопрись об меня. Да хорошенько, не бойся, я не сломаюсь. Вот тебе и легче будет. Возьми меня, самое лучшее, под руку! – и девочка подставила ему свой локоть.

Сережа великолепно мог передвигаться без посторонней помощи, как и делал это в последнее время до возвращения домой, но ему доставляла удовольствие заботливость этой милой девочки, приятно было идти с ней рука об руку, смотреть в ее смеющееся, так давно не виденное личико, слушать ее нежный голосок.

Трояновы всей семьей вышли на крыльцо. Благодаря затрудненной походке Сергея, они с Женей вскоре оказались несколько позади остальных.

Легким морозцем дышал на них нарядный сверкающий вечер. Разубранная в серебристые парчовые одежды, спокойная, замерла в своем великом ожидании непорочно-чистая рождественская ночь. В синей выси, глубокой и торжественной, уже зажигались праздничные огни. Яркими, крупными, близкими и доступными земле казались в этот вечер лучистые звезды; радостные, трепетные, они свободно плавали по поднебесью, словно насторожившиеся, готовые при первом ударе праздничного колокола вспорхнуть и миллионами гигантских, сверкающих мотыльков рассеяться над землей, возвещая миру великую благую весть.

А тут, совсем близко, у самого плеча Сережи, блестели две яркие золотые звездочки, любовно заглядывая в самое сердце юноши.

– Сергуля!.. Милый!.. Как я рада, как счастлива, что ты снова здесь!.. Как я беспокоилась, как тосковала!.. Я каждую ночь вставала и молилась за тебя: помнишь, ведь я обещала в тот день, когда ты уезжал. Один только раз проспала, понимаешь, совсем нечаянно проспала, тогда, верно, тебя и ранили… Вот видишь, это я виновата… Как я ждала тебя! Я думала, не доживу…

Исповедуя свою прошлую тоску и настоящую радость, девочка крепко-крепко прижималась к руке своего спутника.

Теплое, нежное чувство нахлынуло на душу Сергея. «Милая, родная! Она все время думала, молилась, дрожала. Правда, ведь она говорила, обещала…»

Но в то время юноша так страстно рвался из дому, туда, в огонь, на подвиг, что тоска разлуки, слезы, обещания Жени – все это лишь скользнуло по нему. Только сейчас он оценил, прочувствовал все это.

Лишь снова увидев ее, Сергей понял, что́ для него значит эта преданная, хрупкая, прелестная девочка.

– Жучок мой ненаглядный! Моя золотая! Моя любимая!.. – нежно говорил он. – Ты не знаешь, что ты для меня, как я люблю тебя, больше всех, больше всего на свете!..

– Больше мама́? – сияющими глазами смотря ему в лицо, задавала Женя самый важный, по ее мнению, вопрос.

– Больше мама́, больше папа́, больше Китти, больше, чем всех их вместе! – пылко проговорил юноша.

– Правда? – радостно захлебнулась девочка.

– Правда! Уж такая настоящая, самая настоящая правда! – крепко сжимая руку девочки, уверял Сергей. – Слушай, Жучок мой золотой, что я тебе скажу, – останавливаясь, продолжал он. – Стой и внимательно слушай. Сегодня сочельник, да? Так помни: ровно через год, когда тебе исполнится шестнадцать лет, мы скажем папа́ и мама́, что мы жених и невеста. Ты хочешь? Скажи, хочешь или нет?

Юноша бессознательно крепко сжимал ее ручки.

– Сережа! – только радостно вымолвила она.

– Говори же, говори: согласна или нет? – между тем тревожно настаивал тот.

– Еще бы! Конечно! – тихим, упавшим от счастья голосом, ответила Женя. – Неужели это правда? Ты хочешь жениться на мне, жениться?!! Господи, как смешно и как хорошо, как чу́д но! Какой сегодня счастливый день!..

Девочка вздохнула полной грудью.

– Боже мой, а я-то сколько раз плакала, что я вам не родная, особенно последнее время без тебя. Мне казалось, что я всем чужая, басурманка, что меня все не любят, даже ненавидят… Боже, как хорошо! Одно жаль, что никому сейчас сказать нельзя, а мне так хочется!..

– Да, этого сейчас нельзя; повремени один только годочек. А пока это наша – понимаешь? – наша тайна, – любовно глядя на девочку, говорил Сережа, нежно обняв ее.

Сияющие, полные ясного юного счастья и детской веры в него, стояли они среди освещенного храма. Особенная, им одним понятная радость звучала в переливе колоколов, раздавалась в праздничных напевах.

Еще ярче, еще ослепительнее блеснула им навстречу ликующая рождественская ночь, и счастливое небо ласково осенило их своей мягкой синевой, светло улыбались лучистые звезды…

А там, дома, никогда еще, никогда, насколько помнит Женя, так ярко не горела елка, не светились так весело ее огненные язычки.

Ожил, засиял снова замерший было старый дом; озарился малейший темный уголок его. Зазвенел тихий смех, задрожали счастливые улыбки, замелькали веселые лица. Светлая радость, столько лет царившая здесь полновластной владычицей, снова впорхнула в него, снова осенила своими лучистыми крыльями и зажгла счастливые праздничные огоньки в этих истомленных тревогами любящих сердцах…

Горе́лки – русская народная игра, в которой один из участников («горящий») ловит других, убегающих от него поочередно парами.

Разговорное от англ. miss – обращения к незамужней женщине.

Где дамы дуются (франц.).

От этого сокровища (франц.).

Как? Вы совсем не суеверны! (франц.)

Бу́ркалы – глаза (простореч.)

Ко́рпия – перевязочный материал, состоящий из нитей расщипанной ветоши.

На́рочный – курьер.

Здесь употреблены искаженные фамилии французских полководцев Луи Николя Даву и Мишеля Нея.

Арши́н – старинная мера длины, равная примерно 71 см.

Кио́т – ящик со стеклом или небольшой шкаф для икон, божница.

Ки́сля – кислятина.

Просви́ра – белый круглый хлебец, используемый в православных церковных обрядах.

Кацавей к а – женская утепленная безрукавка.

Спасибо, мадам, я больше не хочу… (франц.)

Спасибо, нет (франц.).

Приведены искаженные французские слова: «нет», «да», «понимать».

Спасибо, мадам, мне не хочется (франц.).

Не хочется, мадам… (франц.)