Лидия Чарская - 7 историй для девочек

– Сир, – сказала Маргарита, мягко отстраняясь, – вы разве забыли, что в эту минуту бедная женщина, которой вы обязаны жизнью, тоскует по вас и страдает? Направляя вас ко мне, – продолжала она шепотом, – мадам де Сов принесла в жертву свою ревность, а может быть, она жертвует и своей жизнью, – вы лучше всех должны бы знать, как страшен гнев моей матери.

Генрих Наваррский вздрогнул и, встав с колен, собрался уходить.

– Нет, подождите! – остановила его Маргарита с очаровательной кокетливостью. – Я подумала и успокоилась. Ключ был дан вам без дальнейших указаний, и вы вольны отдать мне предпочтение на этот вечер.

– Я отдаю его вам, Маргарита, но только будьте добры забыть…

– Тише, сир, тише! – шутя повторила королева фразу, сказанную десять минут тому назад своей матери. – Вас слышно из кабинета, а так как я еще не совсем свободна, сир, то попрошу вас говорить не так громко.

– Эге! – сказал Генрих, посмеиваясь и немного хмурясь. – Верно, я и забыл, что, по всей вероятности, не мне суждено закончить эту увлекательную сцену. Этот кабинет…

– Войдемте в него, сир, – предложила Маргарита, – я хочу иметь честь представить вам одного храброго дворянина, раненного во время избиений, когда он шел в Лувр предупредить ваше величество о грозившей вам опасности.

Королева подошла к двери в кабинет, а за ней – король Наваррский.

Дверь растворилась, и Генрих остановился на пороге в изумлении, увидев в этом кабинете всяких неожиданностей какого-то мужчину.

Но Ла Моль был еще больше озадачен, столкнувшись неожиданно лицом к лицу с королем Наваррским. Заметив это, король иронически взглянул на Маргариту, но она невозмутимо выдержала его взгляд.

– Сир, – сказала Маргарита, – я боюсь, как бы не убили, даже здесь, в моих покоях, этого дворянина, преданного слугу вашего величества, поэтому я отдаю его под ваше покровительство.

– Сир, – сказал молодой человек, вступая в разговор, – я граф Лерак де Ла Моль, тот самый, кого вы ждали. Я был рекомендован вам несчастным Телиньи, которого убили на моих глазах.

– Верно, верно, месье! – ответил Генрих. – Королева Наваррская передала мне от него письмо. А у вас не было еще письма от лангедокского губернатора?

– Да, сир, мне было поручено вручить его вашему величеству сейчас же по прибытии в Париж.

– Почему же вы этого не сделали?

– Я приходил в Лувр вчера вечером, но ваше величество были так заняты, что не могли принять меня.

– Да, это правда, – сказал король, – но вы могли бы попросить кого-нибудь, чтобы мне передали это письмо.

– Я получил приказание от губернатора, месье д’Ориака, отдать письмо только в собственные руки вашего величества. По его уверению, письмо содержало настолько важное сообщение, что месье д’Ориак не решался доверить его простому гонцу.

Взяв от Ла Моля письмо и прочитав его, король Наваррский сказал:

– Действительно, в нем предлагают мне покинуть двор и уехать в Беарн. Месье д’Ориак принадлежит к числу моих друзей, хотя он сам католик, и, занимая пост губернатора, вероятно, предугадывал то, что затем произошло. Святая пятница! Почему вы мне не отдали это письмо три дня тому назад?

– Потому что, как я имел уже честь доложить вашему величеству, несмотря на всю мою поспешность, я смог прибыть в Париж только вчера.

– Досадно, досадно! – тихо произнес король. – Сейчас мы были бы в безопасности – либо в Ла-Рошели, либо на какой-нибудь равнине во главе двух или трех тысяч всадников.

– Сир, что было, то прошло, – вполголоса сказала Маргарита, – не стоит досадовать на прошлое и терять на это время, сейчас надо принимать наилучшее решение для будущего.

– Значит, на моем месте вы бы надеялись на что-то? – сказал Генрих, не спуская испытующего взгляда с Маргариты.

– Конечно, я бы смотрела на это дело, как на игру в мяч до трех очков, где я проиграла пока только первое очко.

– Ах, мадам, – сказал Генрих шепотом, – если бы я был уверен, что вы играете в доле со мной.

– Если бы я собиралась играть на стороне ваших противников, – возразила Маргарита, – мне кажется, я бы давно могла это сделать.

– Справедливо, – ответил Генрих, – я неблагодарен, и вы верно сказали, что еще можно все исправить, и сегодня же.

– Увы, сир, – заметил Ла Моль, – я лично желаю вашему величеству всяческой удачи, но сегодня нет с нами адмирала.

Генрих Наваррский улыбнулся хитрой мужицкой улыбкой, которую не понимали при дворе до тех пор, пока он не стал французским королем.

– Однако, мадам, – заговорил он, внимательно разглядывая Ла Моля, – этот дворянин, оставаясь здесь, должен до крайности стеснять вас, да и сам подвергается опасным неожиданностям. Что вы собираетесь с ним делать?

– Сир, я вполне согласна с вами, но не можем же мы вывести его из Лувра?

– Трудновато.

– Сир, а не мог бы месье де Ла Моль найти себе приют где-нибудь у вас?

– Увы, мадам! Вы всё обращаетесь ко мне, как будто я еще король гугенотов и у меня есть свой народ. Вы знаете, что я наполовину стал уже католиком и никакого народа у меня нет.

Всякая другая женщина, но не Маргарита, поторопилась бы сразу заявить: «Да и он католик!» Но королеве хотелось, чтобы Генрих Наваррский сам напросился на то, чего она желала от него. А Ла Моль, видя сдержанность своей покровительницы и не зная, где найти опору на скользкой почве французского двора, тоже промолчал.

– Вот как! – заговорил Генрих, перечитав письмо, привезенное Ла Молем. – Провансальский губернатор пишет мне, что ваша матушка была католичкой и что отсюда его дружба к вам.

– Вы, граф, что-то говорили мне о вашем обете переменить вероисповедание, – сказала Маргарита, – но у меня в голове все спуталось. Помогите же мне, месье де Ла Моль. Ваше намерение как будто совпадает с желаниями короля Наваррского.

– Да, но ваше величество так равнодушно отнеслись к моим объяснениям по этому поводу, что я не осмелился…

– Потому что меня это не касалось никоим образом. Объясните все королю.

– Так что это за обет? – спросил король Наваррский.

– Сир, – сказал Ла Моль, – когда меня преследовали убийцы, я был почти безоружен и еле жив от ран, как вдруг мне показалось, будто тень моей матери с крестом в руке ведет меня в Лувр. Тогда я дал обет в случае спасения моей жизни принять веру моей матери, которой бог разрешил встать из могилы, чтоб указать мне путь к спасению во время этой страшной ночи. И вот я нахожусь под покровительством и французской принцессы, и короля Наваррского. Мою жизнь спасло чудо; мне остается исполнить свой обет, сир. Я готов стать католиком.

Генрих Наваррский нахмурил брови; он сам был скрытен и втайне допускал возможность отречься по расчету, но относился очень недоверчиво к возможности отречься по чувству убеждения.