Лидия Чарская - 7 историй для девочек

– Нет еще; я только собиралась попробовать его, как вы вошли.

На лице Рене появилось выражение раздумья, не ускользнувшее от Генриха, от которого, впрочем, мало что ускользало.

– Ну, Рене, что с вами? – спросил король Наваррский.

– Со мной, сир? Ничего, – ответил парфюмер, – я смиренно жду, ваше величество, не скажете ли вы мне что-нибудь до моего ухода.

– Бросьте! – улыбаясь, сказал Генрих. – Разве вы и без моих слов не знаете, что я с удовольствием встречаюсь с вами?

Рене посмотрел вокруг себя, прошелся по комнате, как будто проверяя зрением и слухом все двери и обивку стен, потом стал так, чтобы видеть одновременно мадам де Сов и Генриха.

– Нет, я этого не знаю, – ответил он.

Изумительный инстинкт Генриха Наваррского, подобный какому-то шестому чувству и руководивший им всю первую половину его жизни среди ее опасностей, подсказал Беарнцу, что сейчас в уме Рене происходит нечто необычное, похожее на какую-то борьбу, и Генрих, обернувшись к парфюмеру, стоявшему на свету, тогда как Генрих оставался в полутьме, сказал Рене:

– Почему вы здесь в эти часы?

– Разве я имел несчастье потревожить ваше величество? – ответил парфюмер, делая шаг назад.

– Совсем нет. Мне только хотелось знать одну вещь.

– Какую, сир?

– Рассчитывали вы застать меня здесь?

– Я был уверен в этом.

– Значит, вы меня искали?

– Во всяком случае, я очень счастлив с вами встретиться.

– Вам надо что-нибудь сказать мне?

– Быть может, сир! – ответил Рене.

Шарлотта покраснела от страха – как бы парфюмер, видимо, собираясь сделать какое-то разоблачение, не коснулся ее прежнего поведения в отношении Генриха; сделав вид, что всецело занята своим туалетом и ничего не слышит, она раскрыла коробочку с опиатом и, прерывая их разговор, воскликнула:

– Ах, Рене, поистине вы чародей! У этой помады чудесный цвет, и я хочу, из уважения к вам, попробовать при вас ваше произведение.

Она взяла коробочку и кончиком пальца захватила немного красноватой мази, чтобы намазать ею губы. Рене вздрогнул.

Баронесса с улыбкой поднесла палец к губам.

Рене побледнел.

Генрих Наваррский, сидевший по-прежнему в полумраке, следил за всем происходящим жадным, напряженным взором, не упустив ни движения мадам де Сов, ни трепета Рене.

Пальчик Шарлотты почти коснулся губ, как вдруг Рене схватил ее за руку; в то же мгновение вскочил и Генрих, чтобы ее остановить, но тотчас бесшумно опустился на диванчик.

– Мадам, простите, – сказал Рене с деланой улыбкой, – этот опиат нельзя употреблять без особых наставлений.

– А кто же даст мне эти наставления?

– Я.

– Когда же?

– Как только я окончу мой разговор с его величеством королем Наваррским.

Шарлотта широко раскрыла глаза, ничего не поняв из таинственного разговора, который вели около нее; она так и осталась сидеть с коробочкой опиата в руке, глядя на кончик своего пальца, окрашенного мазью в карминный цвет.

Повинуясь какой-то мысли, носившей, как и все мысли молодого короля, двойственный характер: один – явный, как будто легкомысленный, другой – скрытый, глубокий, Генрих встал с места, подошел к Шарлотте, взял ее руку и стал поднимать вымазанный кармином пальчик к своим губам.

– Одну минуту, – торопливо сказал Рене, – одну минуту! Соблаговолите, мадам, помыть ваши прекрасные руки вот этим неаполитанским мылом, которое я забыл прислать вместе с опиатом, а имею честь поднести лично.

И, вынув из серебристой обертки прямоугольный кусок зеленоватого мыла, он положил его в серебряный, золоченый таз, налил туда воды и, встав на одно колено, поднес все это мадам де Сов.

– Честное слово, мэтр Рене, я вас не узнаю, – сказал Генрих. – Вашей любезностью вы заткнете за пояс всех придворных волокит.

– Какой прелестный запах! – воскликнула Шарлотта, намыливая руки жемчужной пеной, отделявшейся от душистого куска.

Рене до конца выполнил обязанности услужливого кавалера и подал мадам де Сов салфетку из тонкого фрисландского полотна, чтобы вытереть руки.

– Вот теперь, ваше величество, – сказал флорентиец Генриху, – можете делать что угодно.

Шарлотта протянула Генриху руку для поцелуя, затем уселась вполоборота, приготовляясь слушать, что станет говорить Рене. Король Наваррский воспользовался паузой и вернулся на свое место, окончательно убедившись, что в уме парфюмера происходит какая-то чрезвычайно важная работа.

– Итак, что же? – спросила Шарлотта у Рене.

Флорентиец, видимо, собрал всю свою волю и повернулся к Генриху.

– Сир, – обратился к Генриху Рене, – я пришел поговорить с вами о том, что давно меня интересует.

– О дух?х? – улыбаясь, спросил Генрих.

– Да, сир, пожалуй… о д?хах! – ответил Рене, своеобразно оттенив последние слова.

– Говорите, я слушаю, этот предмет меня всегда очень занимал.

Рене взглянул на Генриха, пытаясь независимо от слов прочесть его непроницаемые мысли; но, увидев, что это дело совершенно безнадежное, стал продолжать:

– Сир, один мой друг должен на днях приехать из Флоренции: он много занимается астрологией…

– Да, – прервал его Генрих, – я знаю, что это страсть всех флорентийцев.

– В содружестве с лучшими мировыми учеными он составил гороскопы самых именитых дворян в Европе.

– Так, так! – сказал Генрих.

– И поскольку род Бурбонов является вершиной самых знатных родов, так как ведет свое начало от графа Клермона, пятого сына Людовика Святого, то, ваше величество, можете быть уверены, что им составлен и ваш гороскоп.

Генрих еще внимательнее стал слушать парфюмера.

– А вы помните этот гороскоп? – осведомился король Наваррский с улыбкой, но стараясь придать ей оттенок безразличия.

– О, – произнес Рене, утвердительно кивая головой, – такие гороскопы, как ваш, не забывают.

– В самом деле? – сказал Генрих с ироническою миной.

– Да, сир, согласно указаниям гороскопа, вас ожидает блестящая судьба.

Глаза молодого короля невольно сверкнули молнией, тотчас погасшей в облаке равнодушия.

– Все эти итальянские оракулы – льстецы, – возразил Генрих, – а льстец – все равно что обманщик. Разве один из них не предсказал мне, что я буду командовать армиями? Это я-то!

Генрих расхохотался. Но наблюдатель, менее занятый собой, чем Рене, почувствовал бы в его смехе оттенок деланости.

– Сир, – холодно сказал Рене, – гороскоп предвещает нечто большее.

– Он предвещает, что во главе одной из этих армий я одержу блестящие победы?

– Сир, больше этого.

– Ну, тогда вы увидите, что я стану завоевателем.

– Сир, вы станете королем.

– Святая пятница! Да я и так король, – сказал Генрих, пытаясь сдержать сильно забившееся сердце.