Лидия Чарская - 7 историй для девочек

– И что же?

– Я думала, что он ответит: «Мне? Обманывать вас? Никогда!» – и дальше в том же духе… А знаешь, что он ответил?

– Нет.

– «А если вы, – ответил он, – обманете меня, то, какая вы там ни есть принцесса, тоже берегитесь!..» И, говоря это, он грозил мне не только глазами, но и мускулистым тонким пальцем с острым, как копье, ногтем, причем тыкал мне этим пальцем чуть не в нос. Признаюсь, милая королева, у него было такое выражение лица, что я вздрогнула, хотя и не трусиха. Суди сама, что это за человек!

– Грозить тебе, Анриетта? Как он смел?

– Ого, дьявольщина! Я ему тоже пригрозила! В сущности говоря, у него было основание. Как видишь, он предан только до известного момента, вернее – до неизвестного момента.

– Тогда посмотрим, – задумчиво сказала Маргарита, – я поговорю с Ла Молем. У тебя нет ничего больше рассказать?

– Есть, и очень интересное, из-за этого я и пришла. Но ты со мной заговорила о вещах, для меня более интересных. Я получила вести.

– Из Рима?

– Да, нарочный от моего мужа…

– О польском деле?

– Да, дело подвигается чудесно, и может так случиться, что в самом скором времени ты отделаешься от своего брата, герцога Анжуйского.

– Значит, папа утвердил его избрание?

– Да, дорогая.

– И ты мне не сказала этого с самого начала! – воскликнула Маргарита. – Ну, скорей, скорей, выкладывай все по порядку.

– Кроме того, что я тебе сказала, я, честное слово, больше ничего не знаю. Впрочем, подожди, я дам тебе прочесть письмо моего мужа. На, вот оно! Ах, нет! Это стихи Аннибала, и прежестокие, милая королева, – он других не пишет. А-а, на этот раз оно! Нет, опять не то: это записочка от меня ему, я захватила с собой, чтобы ты передала ее через Ла Моля. Ага, ну вот наконец это письмо!

И герцогиня Невэрская передала письмо королеве.

Маргарита поспешно его открыла и прочла; но оно действительно содержало только то, что она уже слышала от своей подруги.

– А как дошло до тебя это письмо? – продолжала королева.

– С нарочным моего мужа, получившим приказание, раньше чем ехать в Лувр, заехать в дом Гизов и передать мне это письмо, а потом отвезти в Лувр письмо, адресованное королю. Зная, какое значение придает этой новости моя королева, я сама просила мужа так распорядиться. И видишь – он послушался меня. Это не то что мое чудовище Коконнас. Сейчас во всем Париже эту новость знают только три человека: король, ты да я, а еще – разве тот человек, который ехал по пятам нашего нарочного.

– Какой человек?

– Что за ужасное ремесло! Представь себе, несчастный наш гонец приехал усталый, растерзанный, весь в пыли; он скакал семь дней и семь ночей, не останавливаясь ни на минуту.

– А что это за человек, о котором ты сейчас сказала?

– Погоди, скажу. Во время этого пути от Рима до Парижа, на протяжении четырехсот лье, за нашим нарочным скакал человек, которого тоже ждали подставы. У него был такой свирепый вид, что наш бедняга боялся каждую минуту заполучить в спину пулю из пистолета. Оба они в одно и то же время подскакали к заставе Святого Михаила, оба промчались по улице Муфтар и через центр города; но в конце моста Парижской Богоматери наш нарочный взял вправо, а другой повернул налево, через площадь Шатле, и пролетел по набережной Лувра, как стрела из арбалета.

– Спасибо, Анриетта, спасибо, хорошая моя! – воскликнула Маргарита. – Твоя правда, вести интересные… Чей же это второй нарочный? Надо узнать. Теперь прощай; вечером встретимся на улице Тизон, да? А завтра – на охоте. Только выбери лошадь поноровистей, которая заносится, чтобы нам удрать от всех вдвоем. Сегодня вечером скажу тебе, что надо выведать у Коконнаса.

– Ты не забудешь передать мою записку? – смеясь, спросила герцогиня.

– Нет, нет, будь покойна, он получит ее вовремя.

Герцогиня Невэрская вышла, а Маргарита в ту же минуту послала за Генрихом; он тотчас явился и прочел письмо герцога Невэрского.

– Так, так! – сказал он.

Маргарита рассказала ему о двух нарочных.

– Верно, – ответил Генрих, – я видел того гонца, когда он въехал во двор Лувра.

– Может быть, он прискакал к королеве-матери?

– Нет, в этом я уверен; я тогда на всякий случай вышел в коридор, но там никто не проходил.

– В таком случае, – сказала Маргарита, – он, вероятно, приехал к…

– К вашему брату Франсуа, хотите вы сказать? – спросил Генрих.

– Да. Но как это узнать?

– А нельзя ли, – сказал небрежно Генрих, – послать за одним из этих двух дворян и узнать от него…

– Верно, сир! – сказала Маргарита, очень довольная предложением мужа. – Я сейчас пошлю за Ла Молем… Жийона! Жийона!

Девушка вошла.

– Мне нужно сию же минуту поговорить с Ла Молем, – сказала королева. – Постарайся найти его и привести сюда.

Жийона вышла. Генрих уселся за стол, где лежала немецкая книга с гравюрами Альбрехта Дюрера, и начал их рассматривать с большим вниманием, как будто не замечая вошедшего Ла Моля, – даже не поднял головы.

В свою очередь, молодой человек, увидев короля Наваррского у Маргариты, остановился на пороге, безмолвный от неожиданности и бледный от тревожного волнения.

Маргарита сама подошла к нему и спросила:

– Месье де Ла Моль, не можете ли мне сказать, кто у герцога Алансонского сегодня на дежурстве?

– Коконнас, мадам… – ответил Ла Моль.

– Попытайтесь от него узнать, не пропускал ли он сегодня к герцогу человека, забрызганного грязью, как будто проделавшего долгий путь, не слезая с лошади.

– Мадам, боюсь, что он об этом не станет говорить; за последние дни он стал очень неразговорчив.

– Вот как! Но мне думается, что если вы передадите ему записочку, он должен будет вам чем-то отплатить.

– От герцогини!.. О, имея в руках эту записочку, я попытаюсь…

– Добавьте, – сказала Маргарита шепотом, – что эта записка сегодня вечером послужит ему пропуском в известный вам дом.

– А какой же пропуск получу я, мадам?..

– Назовите свое имя, и этого довольно.

– Давайте, мадам, записку, давайте, – сказал Ла Моль, сгорая от любви, – я отвечаю за успех.

Ла Моль вышел.

– Завтра мы будем знать, осведомлен ли герцог Алансонский о делах в Польше, – спокойно сказала Маргарита, обращаясь к мужу.

– Этот Ла Моль воистину любезен и услужлив, – сказал Беарнец с особенной улыбкой, свойственной лишь одному ему. – И – клянусь мессой! – я устрою его судьбу.

Когда на следующее утро из-за холмов, окружающих Париж, всходило ярко-красное солнце без лучей, как это бывает в ясный зимний день, на дворе Лувра все было уже в движении еще два часа назад.

Великолепный берберский жеребец, высокий и нервный, на сухих, с целой сеткой переплетающихся жил ногах, как у оленя, бил копытом о землю, прядал ушами и шумно выпускал горячее дыхание из ноздрей, ожидая Карла IX; но он был все же менее нетерпелив, чем его хозяин, задержанный Екатериной, которая остановила сына на ходу, чтобы поговорить, по ее словам, о важном деле.